И дождавшись, когда Анжелика приблизится к нему, широко развел колени, а затем сжал их, сдавив ими ноги девушки.

– А ну-ка, задери рубашку, – сказал он таким тоном, каким говорит детский врач подростку, когда тот приходит к нему на прием, чтобы прослушать легкие.

Анжелика задрала рубашку и чтобы были свободными руки, взяла ее нижний край в зубы.

– Чернозадая ты моя, – облизывался подполковник, разглядывая мулатку.

Его взгляд остановился на выпуклом пупке и он, сложив губы трубочкой, коснулся его шоколадной поверхности.

– Снова мылась, – скривился он в хитрой недовольной улыбке.

– Да вот уж, получилось…

– Ты же знаешь, не люблю мытых баб! От женщины должно женщиной пахнуть! – и он ткнулся носом в кружева трусиков, глубоко втянул в себя воздух.

Жесткие, курчавые волосы мулатки местами пробивались сквозь кружево, щекотали нос подполковнику. Он аккуратно, двумя толстыми пальцами ухватился за один из волосков и несколько раз дернул его.

– Больно же, Валентин Витальевич!

– Слава богу, хоть мочалка у тебя немного пахнет, – расплылся он в довольной улыбке и принялся стягивать с девушки трусики.

Анжелика уже расстегивала рубашку и вскоре осталась нагая. Подполковник продолжал оставаться одетым. Теперь его поведение несколько изменилось. Он не отрываясь смотрел на экран телевизора, где огромный толстый негр в белых носках и шляпе пристраивался к хрупкой белой девушке, на лице которой поблескивали очки в тонкой оправе, от чего она, если смотреть только на лицо, а не на то, что с ней делали, становилась похожей на учительницу младших классов. А вот руки подполковника продолжали заниматься прежним делом. Правой он теребил сосок на груди Анжелики, а левой приглаживал курчавые волосы на лобке.

– Мочалка… Как есть, мочалка, – приговаривал Борщев, жмурясь, будто бы смотрел не на экран телевизора, а на яркое южное солнце.

Он тяжело вздохнул и подумал:

«Вот же напасть! Имею дом на Кипре, землю, а сам ни разу там и не был. Ну ничего, скоро произойдет мое освобождение. Доведу начатое до конца и брошу к черту службу!»

Он с ненавистью подумал о погонах, которые даже сейчас, воображаемые, давили ему на плечи.

– Анжела, чернозаденькая… – он притянул ее к себе и часто-часто задышал.

С каждым новым вздохом Борщев возбуждался все больше и больше. Анжелика прекрасно это чувствовала, не было даже нужды смотреть на разошедшуюся застежку его брюк. Еще несколько раз глубоко вздохнув, Борщев приподнялся в кресле, расстегнул ремень и, спустив штаны до колен вместе с бельем, посадил Анжелику к себе на колени. Мулатка принялась за свое дело и хоть ей было не очень-то удобно и становилось уже прохладно, она не жаловалась.

«Отработать с полчасика, затем жить безбедно целую неделю, а то и две. К тому же Валентин Витальевич никакой не извращенец, – думала Анжелика, приседая на полусогнутых ногах. – Он человек солидный. Правда, черт его знает чем он там занимается, но вроде не бандит. Да и многого от меня не требует».

Анжелика уже привыкла, занимаясь сек-, сом, думать или о своих делах, или о чем-нибудь совершенно отвлеченном. Для себя она делала вид, будто то, что происходит, происходит с кем-то другим, а совсем не с ней, хотя при этом умело изображала возбуждение, постанывала, замирала, прогибалась. Она хорошо для себя усвоила: мужчинам очень нравится, когда женщина кончает вместе с ними. Поэтому всегда умело изображала оргазм, хотя при этом сама оставалась холодна, как формочка для льда в морозильнике, которую поставили туда, да забыли о ней навсегда.

– О! О! О! – приговаривала она, запуская свои шоколадные пальцы в коротко стриженные волосы подполковника Борщева.

– Да будет тебе стараться! – сказал подполковник.

– Вы о чем? – тут же сменив постанывания на нормальный тон, но не забывая при этом двигаться, поинтересовалась Анжелика.

– Изображаешь из себя…

– Мне хорошо с вами, Валентин Витальевич.

– Думаешь, я не вижу, что ты фригидка?

Анжелика почувствовала, что к Борщеву пришло облегчение. Некоторое время поколебалась, изобразить ли оргазм, затем все-таки не стала этого делать. Посидела, не двигаясь, подождала, пока у подполковника пройдет возбуждение и медленно поднялась.

– Вам это не нравится?

– Мне без разницы, – искренне отвечал Борщев, – мне главное, чтобы баба бабой пахла. Думаешь, почему я тебя выбрал? Белых что ли мало?

– Экзотика, – склонив голову на бок, отвечала Анжелика, беря со стола салфетку и прикладывая ее себе между ног.

– Я в календаре прочел, что у негритянок потовых желез в три раза больше, чем у белых, а значит, и пахнут они сильнее. А ты шампунью помоешься, дезодорантом так себя обрызгаешь, будто тараканов травишь!

Анжелика подумала:

"Что-то в его рассуждениях есть, но противно. Хотя у каждого в сексе свои заморочки.

Одному подавай толстых, другому худых, третьему сиськи нужны по пять кило каждая…"

– Чего встала? Теперь можешь и помыться, – заметив, что Анжелика колеблется идти ли ей в ванну, сказал Борщев.

– Спасибо.

– За что, дура, спасибо говоришь?

– Вы добрый, щедрый.

– Не бойся, свое назад получаю.

Борщев сидел со спущенными штанами и сосредоточенно смотрел на свой обмякший член, будто собирался поднять его одним взглядом, как поднимают звуками дудочки из плетеной корзинки кобру заклинатели змей.

– Иди, чего стоишь?

Анжелика скомкала салфетку в руке и прошла в ванную. Оттуда послышался шум воды, девушка даже мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Самое неприятное для нее осталось позади, любвеобильностью, во всяком случае с ней, Борщев не отличался. Обычно приходилось трахаться за время его приезда дважды: сразу по приезде и перед отъездом.

– Кто ты хоть по национальности? – послышалось из комнаты.

Анжелика в это время сидела на корточках в ванной и что было силы терла себе ноги мочалкой.

– Как это кто? Русская конечно.

– Ну да? – рассмеялся Борщев, поднимаясь с кресла и подтягивая штаны.

– Можете паспорт посмотреть.

– Да видел я всяких русских – Борисов Ефимовичей вот с такими шнобелями и фамилиями Иванов, и раскосых монголов. С такой кожей, как у тебя, нельзя быть русской. У тебя в паспорте должно быть написано «племя мумбо-юмбо».

– Не знаю. Как записали, так и есть, – не стала спорить Анжелика. Ей этот спор был абсолютно не интересен.

Борщев, придерживая штаны руками, зашел в ванную комнату и, весело поглядывая на Анжелику, не испытывая никакого неудобства, помочился в унитаз, слил воду. Затем взял пасту, зубную щетку и принялся чистить зубы.