Я поближе к продавщице-аптекарю наклонился, сердце так и ёкает, как селезенка у лошади, и спрашиваю шепотом:

– Девушка, прокладки есть?

А она звонко так, вежливо переспрашивает на всю очередь:

– Вам прокладочки для чего нужны? Краник, позвольте спросить, чьего производства будет? Импортный или отечественный?

Я закипаю маленько. Кстати, давай еще по маленькой!

– Какой такой краник, говорю, девушка! Я же не слесарь! На мои руки посмотрите! Я токарь шестого разряда!

Мне прокладочки нужны для этих дел предназначенные, – глазами сначала себе на низ показал, а потом на разрез ее халатика вперился! – Что ж тут непонятного?

Вспотел от неудобства и неловкости положения, всякие слова и ругательства про себя выговариваю. Ну, жена дорогая, задам я тебе дома. Зараза! Чтоб я еще так когда-нибудь позорился!

Всю историю человечества, понимаешь, женщины жили и ничего, без прокладок обходились! Лопушком, наверное, каким-нибудь пользовались! А сейчас избаловались!

Вдруг слышу, старушонка из очереди шамкает, на помощь спешит:

– Молодому человеку, наверное, гигиенические прокладочки нужны!

В очереди заколготились, начали мнениями и предположениями разными обмениваться.

– Вам какие, – опять это слово громко произносит продавщица, – нужны? Ежедневные или с каплями? Классика, нормал, лайт? С крылышками или без них? Ароматизированные или…

Во рту пересохло. А кто знает, какие именно нужны? Кто же их нюхать-то будет?

Старая перечница опять глаза мозолит:

– Мне уже, конечно, лет тридцать они не нужны, но я до сих пор беру большие и самые толстые. Ножки в галошках не преют!

– О! – кричу, уже не стесняясь. – Вот-вот, и мне такие нужны, конечно, такие же! Я с друзьями на мотогонки собрался, очереди поясняю, на стадион «Строитель». Спидвей завтра. Чемпионат мира! В валенки, говорю им, друзья-рыбаки посоветовали прокладки вложить. Никакой мороз не возьмет! Тем более если еще изнутри подогреться!

– Ах, если в валенки, советует очередь, то тогда берите «Always» большие и толстые.

– Давай еще по стаканчику!

Хлопнули.

– Прихожу домой, – продолжает Колям, – матерюсь, прямо в выражениях не стесняюсь! Не могла на следующий день сама эти прокладки купить? Одну ночь как-нибудь перебилась бы! Такому унижению и сраму мужа подвергла!

Та только глянула на покупку и говорит:

– Ой, Коленька, что же ты купил? На что деньги потратил? Мне другие нужны были, бестолочь!

Ага, попрекает еще!

Не сдержался я, приложился! Один раз всего! За всю жизнь впервые.

Давай хлопнем!

Сейчас моя-то в больнице, нос правит. Купи, просит, платочки разовые, чтобы кровью харкать-сморкаться, тебе дома не стирать!

У самой, как на меня глянет, слезы ручьями так и текут! Жалеет.

Давай!

Слава очень любит баню. Она отвечает взаимностью. Иной раз хлебом не корми, а вынь да положи билет в театр! Извините, оговорился, в баню. С детства в нем эта тяга сидит. Привычка ли к чистоте тела родителями воспитана или другая какая озабоченность, только бывает, что на неделе целых два-три раза может баню перенести. Супружница по первости этой измены никак в разум взять не могла. Почему это он из семьи каждый свободный миг стремится ускользнуть? С мужиками побалагурить. Прямо как в термах древнего Рима себя ведет! Вандалом. Хлещет почем зря веником, как скиф акинаком налево и направо, сверху донизу. Бодрячком на таких же голых вандалов свысока поглядывает. Все волосы уже выхлестал. Совсем на родного папашу стал похож. Этим местом. Не отличишь! Особенно если сзади смотреть. Вот где они корни деревенские, чистоплотные. Как зараза любовь к бане внутри сидит. Прямо въелась татуировкой под кожу.

Что только в этой бане с ним не происходило. Как-нибудь расскажу, поведаю. Пупок развяжется. А сейчас вот вспомнился мне один эпизод.

* * *

Пришел Славик как-то ни свет фонаря, ни солнца заря в баню. На первый парок, как гость «на зубок». А что ему на работу торопиться? Вольному художнику. Социальная пенсия все равно обеспечена. Не слишком размерами от обычной отличается. Чего зря горбатиться? А тут, глядишь, на свежую и чистую голову, всякие творческие мысли полезут. Обнаженные натуры опять же задаром своими органами выпячиваются – глаза мозолят, как будто на пленэре, где-нибудь на нудистском пляже. Не надо и Лувр посещать, раззявой на голые статуи пялиться, завидовать.

Опять же все новости можно узнать, даже газет не читая. Мужики в бане, как бабы прямо, только дай языком почесать. На улице к иному товарищу на своих кривых не подкатишь. Стоит этакий господин фараоном у фонарного столба со своей палкой. Смотрит важно, словно госслужащий на просителя. Делает вид, что не узнает тебя кривого. Как будто и не было вчерашней бани, где друг другу шеи намыливали. Косточки перемывали.

Так вот, Слава, братик мой старшенький, из породы балагуров произошел. Баламут! Так и рвется с мужиками начистоту все мировые проблемы перетереть, лясы поточить, зубами искусственными позубоскалить. Нет, один не может! Общественная баня отчего-то к особенным доверительным отношениям располагает.

В отдельных номерах совсем другой коленкор! Там не до разговоров!

А тут, кстати, знакомый паренек под горячую руку подвернулся. Сидит напротив в парилке, не тужит и не тужится. По-турецки ноги скрестил. Гол как сокол! Только изредка поеживается от жара, как будто яичницу поджаривает. Совсем распоясался как турок в турецкой бане.

У Славика художественная память на лица отличная, не отшибло еще, слава богу! Пригляделся, вроде как встречались где-то? Вспомнил. В парикмахерской на Революционной улице, бывшей Жандармской. До того еще когда не все волосья выхлестал. Кивнул ему приветливо, вспомнил, что он бедняга глухонемой. Тем и запомнился. Не часто такого парикмахера встретишь, которому и объяснять не надо, какую прическу надо сделать. Вот и запомнился!

Парикмахер в ответ тоже кивнул, даже ручкой сквозь пар помахал. Работу своих рук признал, по-видимому. Слава, не злопамятный, не первые полвека землю топчет в парикмахерских. Слава богу, на всяких нагляделся. Опыт общения имеется. Рукой в ответ как бывший генсек сделал, рта не открывая, чтобы бедняга ненароком не обиделся. Гугукнул что-то нечленораздельное. Мол, привет-привет, я тоже рад встрече в таком месте и в таком виде. Паренек, даже не мужичок еще, тоже как Герасим, по-своему что-то отвечает. Поулыбались, малость успокоились. Стольким хотелось бы поделиться, поговорить начистоту, проблемы мировые обсудить, да как? Только глазками сквозь парной туман буравят друг друга, хотят пообщаться. Неудобно в приличном обществе остаться наедине и не пообщаться никак!