— Это вообще боль! — воскликнул я, садясь за стол и бесцеремонно вытягивая затекшие ноги. — Самое отвратительное место, которое есть на всем белом свете. На всех белых светах! Или так не принято говорить? А, ну ладно, мне можно, — я махнул рукой. — Но ты не расстраивайся, ты же так хотел здесь оказаться, чего мнешься-то, садись, разговоры разговаривать будем. Да не бойся, я тебя пытать не буду, если только маленько, и никаких молний, зуб даю, но только потому что магии я не обучен. И вот это-то обиднее всего остального.

Эриксон немного потоптался на одном месте, но все же принял какое-то для себя решение и присел на предложенный ему стул. Я с трудом удержался, чтобы не выдернуть стул из-под его задницы. Но хоть мне и безумно скучно, вести себя вот так по-детски все-таки не стоит.

— Кто вы такой? — Эриксон наклонил голову набок, внимательно меня изучая. Только негромкое постукивание пальцами по крышке стола говорило о том, что он нервничает. А что нервничает-то? Сидит в роскошной квартире, их клоповникам до моих хором далеко, напротив хозяин квартирки расположился, весь из себя гостеприимный, даже стул вон предложил, ценить такие моменты нужно, потому что у меня даже божественная секретутка сама стульчик себе притаскивала.

— Веном. Пришелец-паразит в теле задрота, отвечающий за рациональное и довольно жесткое проявление характера своего хозяина. — Я увидел полное непонимание в глазах собеседника и махнул рукой. — Я думаю эта информация не столь важная. Я конечно, представлюсь, зовут меня Дмитрий. Это все, что нужно обо мне знать. Я и назвался только затем, чтобы исключить соблазн называть меня «эй ты, в джинсах от Кельвина Кляйна». Так что вы хотели с таким маниакально садистским упорством выяснить у бедного уже и так нахлебавшегося от этой сучьей жизни мальчишки?

— Эм-м… — он немного замялся и опустил глаза, рассматривая свои руки.

— Теперь понятно, почему он так и не смог ответить, такая непонятная формулировка интересующего вас вопроса может смутить и более опытного переговорщика, — я смотрел на него, как удав на бедного кролика, используя преимущество неожиданности, которое у меня так внезапно появилось, на полную катушку.

— Мне нужна вещь, которую я ему отдал на хранение, — наконец выдавил Эриксон из себя ответ, который я и так знал.

— Вас как-то немножко сильно клинит на конкретной вещице, не находите? Ничего не говорите, только как Горлум ищите свою потерянную прелесть. А ведь в психиатрии даже специальный термин для таких вот маний придуман, обсессивно-компульсивное расстройство называется.

— Дмитрий, я не понимаю…

— Вот и бедный мальчик тоже ничего не смог понять. Скрутили, связали, начали током бить. Да еще и вопросы в странной форме задавать, когда поди пойми, что вам вообще надо, и надо ли на самом деле, или вы себе эту надобность придумали. Да даже если у вас эта обсессивно-компульсивная хрень проявилась, можно же и по-другому действовать, более тонко: расположить его к себе, накормить пироженками, посетовать на несправедливость этой жизни, свою жилетку подставить, не убивать его единственных друзей… — я встал со стула и махнул рукой. Прямо в центре шахматной доски образовался чайник и две небольшие кружки. Конечно, этот финт напрочь перечеркивал мои заявления о том, что в магии я полный профан, но что поделать, приходится импровизировать. Что-то в поведение Эриксона мне не давало покоя, какая-то странная двойственность, и я должен был проверить свои подозрения, действуя больше по наитию, нежели по воле здравого смысла.

— Вы не ответили, где я нахожусь? — Эриксон начал приходить в себя и принялся более уверено оглядывать помещение. Я поставил чайник на место и щелкнул пультом от телевизора, где совершенно ничего не поменялось с момента его выключения. Все та же статичная картинка, с застывшими действующими лицами, находящимися в каком-то весьма стремном подвале.

— Считайте, что вы нашли нору и прыгнули за белым кроликом. — Мне никогда не перестанет доставлять удовольствие издеваться над местными аборигенами крылатыми фразами своего мира.

— Я в сознании Кеннета? — он смотрел на картину, смысл которой явно не понимал, но общая картина в голове у него начала понемногу складываться.

— Ну, скорее да, чем нет. Считайте меня его очеловеченным сознанием, с которым пренеприятнейше общаться. Чаю?