захотелось поплавать в пруду недалеко от дома. Пруд был сразу за садом, и деревья укрывали его от городского шума и суеты. Родители запретили. Они планировали в честь ее дня рождения праздничный ужин, на который Дел было глубоко наплевать. Поэтому, когда она стала умолять меня выбраться с ней из дома и пойти поплавать, а потом задолго до ужина вернуться… Я согласился.

Лето было в самом разгаре, стояла невыносимая жара. Мы выскользнули из дома босиком, пот заливал нам глаза. Мы пробежали через сад до самого пруда. Там болтались старые веревочные качели, привязанные к ветке дуба. Мы по очереди заплывали на середину пруда – там было самое глубокое место и никаких подводных камней или прибрежного песка.

Наконец я устал, промок насквозь, к тому же надвигалась гроза.

– Пойдем домой, – сказал я сестре, но Дел умоляла остаться еще на несколько минут.

И я, слабый брат, не мог ей отказать. Я уступил и решил посидеть на берегу и обсохнуть, пока она продолжала плавать. Кажется, я закрыл глаза всего на мгновение. Всего на миг, когда мне на лицо, убаюкивая, упали последние лучи солнца.

Открыть глаза меня заставила тишина.

Где-то вдали гремел гром, дул ветер и шел дождь, но пруд был неподвижен. Дел плавала на воде лицом вниз, и вокруг нее колыхались ее длинные темные волосы. Поначалу я подумал, что она играет, но потом меня пронзила паника, холодная и острая, как клинок. Я подплыл к сестре и перевернул ее. Я бросился с ней на берег, я выкрикивал ее имя и дышал ей в рот, давил ей на грудь, но она не отзывалась.

Я закрыл глаза лишь на миг – и она ускользнула.

Я плохо помню, как нес ее к родителям. Но никогда не забуду причитания матери, слезы отца. Никогда не забуду, как моя жизнь раскололась надвое: с Дел и без Дел.

Это было четыре года назад. Горе – процесс долгий и трудный, особенно когда тебя снедает чувство вины. Я до сих пор виню себя: не надо было ходить на пруд. Надо было держать глаза открытыми. Надо было вообще не закрывать их, пока она плавала, даже на миг.

Через месяц после того, как я потерял сестру, во сне ко мне пришла богиня и сказала: «Я могу забрать боль твоей утраты. Я избавлю тебя от скорби, но мне придется заодно забрать воспоминания о твоей сестре. Все будет так, будто Дел никогда не рождалась, будто ее жизнь не переплеталась с твоей в течение семи лет. Пойдешь ли ты на это, чтобы облегчить свои страдания? Чтобы снова дышать полной грудью и жить беззаботно, как раньше?»

Я даже не колебался. Я едва смел посмотреть богине в глаза, но твердо ответил: «Нет». Даже на мгновение я не отдам свою боль, чтобы стереть жизнь Дел.

На исцеление ушло больше времени, чем я ожидал, но я знаю, каково терять любимых. Каково чувствовать, что тебя бросили или что твоя жизнь разрушена и ты не знаешь, как собрать ее воедино.

Но время будет потихоньку лечить тебя, как это было со мной. Будут хорошие дни, и будут плохие. Горе никогда не изгладится полностью, оно всегда останется с тобой – тень, которую ты носишь в душе, – но будет слабеть, а твоя жизнь будет становиться ярче. Ты снова научишься жить, не замыкаясь в себе, пусть сейчас это кажется невозможным. Потому что ты не одна. Не одна со своими страхами, горем, надеждами и мечтами.

Ты не одна.

13

Нечестное преимущество

Так странно было вернуться в офис.

Здесь ничего не изменилось; на столе Айрис по-прежнему лежали тематические объявления и некрологи, все так же заваривались пять чайников, между пальцев редакторов по-прежнему дымились сигареты, а клавиши печатных машинок стучали как сердцебиение. Все казалось Айрис нереальным. Она вернулась в место, которое внешне казалось таким знакомым, в то время как внутренне она стала совершенно другой.

Ее жизнь бесповоротно изменилась, и она все еще пыталась приспособиться к тому, как это отразится на ней. Жить одной в квартире. Жить без матери. Жить изо дня в день в этом новом разбалансированном цикле.

«Горе – процесс долгий и трудный, особенно когда тебя снедает чувство вины».

Она села за стол и подготовила печатную машинку, стремясь отвлечься. Заняться чем-то, что удержит от мыслей о…

– Тебе сегодня лучше, Уинноу? – спросила Сара, задержавшись рядом с ней по пути в кабинет Зеба.

Айрис кивнула, не отводя глаз от бумаги.

– Намного лучше. Спасибо, что поинтересовалась, Приндл.

Сара пошла дальше, и Айрис облегченно вздохнула. Вряд ли она может сейчас выдержать разговоры о маме, поэтому собралась с духом и принялась за работу. Однако когда Роман вошел в офис, Айрис сразу это почувствовала. Словно между ними протянулась нить, хотя девушка старалась не смотреть на него.

Наверное, он заметил, что Айрис его игнорирует, и наконец подошел к ее столу и наклонился над перегородкой, глядя, как она печатает.

– Хорошо выглядишь сегодня, Уинноу.

– Намекаешь, что раньше я выглядела плохо, Китт?

Раньше он ответил бы колкостью и отошел, но сейчас продолжал молча стоять рядом, прожигая ее взглядом. Айрис знала: он хочет, чтобы она посмотрела на него.

Девушка откашлялась, не отвлекаясь от работы.

– Знаешь, если ты так сильно хочешь печатать объявления, мог бы просто сказать. Не нужно стоять у меня над душой.

– Почему ты ничего не сказала?

Айрис удивилась его тону – то ли раздраженному, то ли сердитому, а может, и то и другое вместе.

– Ты о чем?

– Почему ты позавчера никому не сказала, что плохо себя чувствуешь? Ты просто… ушла, и никто не знал, где ты и что случилось.

– Не твое дело, Китт.

– Мое, потому что люди здесь беспокоились о тебе, Уинноу.

– Да, их беспокоило, что объявления не напечатаны вовремя.

– Нет, это несправедливое утверждение, и ты это знаешь, – возразил он, понизив голос.

Айрис зажмурилась. Ее самообладание трещало по швам. Ей пришлось собрать волю в кулак, чтобы просто встать утром, одеться, причесаться и подкрасить губы – все это лишь для того, чтобы на вид казалось, будто с ней все хорошо, что она не разваливается. Айрис не хотела, чтобы кто-нибудь знал, через что она проходит. Не дайте боги ее будут жалеть… не дайте боги, если он ее будет жалеть.

Девушка втянула воздух сквозь зубы.

– Не