и прикурила сигарету. Вообще-то она давно бросила, но перед оглашением приговора позволяла себе несколько затяжек. Она наслаждалась выкроенной паузой, наблюдая за неторопливым ходом колеса обозрения, возвышающимся в конце пирса в приморском районе Гааги. Перед ней простирался огромный пляж, уходящий в рокочущее море. Оно здесь было зеленым, но не как на Лазурном Берегу или у греческих островов, а с коричневатым оттенком – такое на мечты не настраивает. Несколько безумцев до сих пор плавали в купальниках, серферы в гидрокостюмах бесстрашно бросались в накатывающие волны. Хоть Моргана и выросла на берегу Ла-Манша, но голландцам, которые почти круглый год плавали в холодном Северном море, она и в подметки не годилась. По сравнению с Гаагой Бувиль-сюр-Мер – это Мальдивы. Временные постройки ресторанов и баров, которые сооружали каждую весну, к концу октября уже разобрали, и промозглый ветер носился по опустевшему пляжу.

Она вздохнула. Сейчас вынесут приговор – и на нее посыплются просьбы дать интервью, комментарии, разъяснения. Надо будет отвечать на вопросы. Всегда одни и те же. Придется противостоять всеобщему непониманию, презрению, оскорблениям в соцсетях, терпеть плевки на ветровом стекле автомобиля, угрозы в адрес мужа и детей.

Моргана потушила окурок, допила остывший кофе и направилась к машине. В Международном суде Гааги она привычно прошла через два металлодетектора, чтобы попасть в зал заседаний. Там надела черную мантию и заняла свое место. С ней здоровались нарочито вежливо, скрывая негодование. Она долго шла к этому моменту. Месяцы допросов, судебных прений, заслушивания показаний и свидетельств о безжизненных искалеченных телах, затерянных в глухой центральноафриканской деревне, названия которой завтра никто и не вспомнит. Все ради того, чтобы обвинения сняли за недостаточностью доказательств, – именно за это она боролась. Потому что это ее работа. Потому что каждый имеет право на адвоката. Даже монстры. И адвокатом монстров, обвиняемых в геноциде, преступлениях против человечности, насилии и пытках, была она.

Позади нее обвиняемый ждал приговора. Месяцами он из своего бокса со скучающим видом слушал, как адвокаты, свидетели, потерпевшие перечисляли его преступления. Несколько раз он даже засыпал. Главные пункты обвинения Моргана знала наизусть: военные преступления и преступления против человечности, убийства, нападения на мирное население, грабежи, принудительная вербовка детей, обращение в рабство, изнасилования, пытки, нанесение увечий…

При этом выглядел он как обычный дедушка лет шестидесяти – с приветливым лицом, лысоватый, с брюшком. Безобидный и даже симпатичный. Рядом с таким можно было сесть в автобусе, ни о чем не подозревая и не опасаясь за свою жизнь. Глядя на своих подзащитных, Моргана каждый раз поражалась, насколько невинный вид может быть у самых жестоких преступников.

Несколько часов спустя у выхода из ультрасовременного стеклянного здания, окруженного декоративными водоемами, толпились журналисты. Моргана сделала глубокий вдох, на мгновение закрыла глаза и шагнула им навстречу. В конце концов она к этому уже привыкла.

– Почему вы всегда защищаете преступников?

– Потому что право на беспристрастное судебное разбирательство является фундаментальным. К тому же хотела бы напомнить, что всякий считается невиновным, пока не доказано обратное.

– Вы помогаете убийцам, насильникам и педофилам избежать тюрьмы. Это не мешает вам спать по ночам?

– Для меня обвиняемые – прежде всего люди. Моя задача – защищать их права, которые, давайте не будем об этом забывать, ничем не отличаются от ваших, и именно соблюдение права позволяет сделать наш мир более справедливым.

– Вы верите в невиновность вашего клиента?

– Вопрос не по делу. Я работаю не в полиции, я адвокат.

– А вы задумывались о жертвах? Об их семьях?

– Прошу прощения, мне нужно идти.

Она села в ожидавший ее черный автомобиль с тонированными стеклами и наконец выдохнула. Процесс она выиграла и была этим довольна. Она не сомневалась, что руки ее клиента по локоть в крови мирных жителей и детей, убитых ни за что, просто в ходе борьбы за чью-то власть. Тут и думать было нечего – Моргана разделяла общепринятое мнение. Одна надежда, что этот тип попадет, например, под грузовик. Если это случится, она скорее испытает удовлетворение, чем сочувствие. Злоба, ярость, естественный инстинкт мести просыпались в ней, как и в других. Но она знала: все это не имеет ничего общего с правосудием. Оправдание подсудимого за недостаточностью доказательств – не поражение судебной системы, а свидетельство того, что эта система работает.

У Морганы завибрировал телефон, она вынула его из кармана и прочла письмо, которое только что пришло на ее личную электронную почту.

Здравствуй, Моргана!

Надеюсь, у тебя и твоей семьи все хорошо. Я долго тебе не писала… Но тут Рене рассказал, что к нему приходила полиция, спрашивала о С. Я так и не поняла, с какой целью, может, возобновили расследование. Надо бы встретиться втроем: я, ты и Жасмин. Что скажешь?

Целую,

Анжелика

Моргана уставилась на экран, ей пришлось несколько раз перечитать письмо, чтобы понять его смысл. Настоящим провалом правосудия она считала не оправдательный приговор для реальных преступников, а ошибочно вынесенный обвинительный. Когда-то давным-давно она позволила отправить за решетку невиновного, а ведь могла поднять руку, сказать: «Подождите!» Хватило бы нескольких слов, чтобы спасти его, встать на сторону справедливости, о которой она сама твердила на каждом углу с раннего детства. Но она промолчала. Отвела взгляд. И с тех пор оплачивала этот долг.

Рабочие заметки

Дело Сары Леруа, 1999 год

Моргана и Анжелика теперь всегда садились рядом – в классе, в автобусе, в школьном дворе на переменках. Анжелика по-прежнему оставалась объектом всевозможных нападок, но в присутствии Морганы выносить их было легче. Эта девочка популярностью не пользовалась, однако сумела дать отпор, когда несколько раз в ее адрес летели грубые шуточки. Она отбрила своих недругов несколькими лихо подобранными ядовитыми фразами, которыми подняла их на смех и даже больно уколола. С тех пор в лицо ей больше гадостей не говорили, хотя за спиной по-прежнему обзывали ведьмой или лесбиянкой, потешались над ее нарядами, непослушными волосами и чудаковатыми родителями.

Когда Анжелика впервые пришла к Моргане в гости, она спросила:

– А твои родители знают?

Моргана сразу поняла, о чем она:

– Ты и только ты можешь решать, кому рассказывать о том, что с тобой случилось, и рассказывать ли вообще. Я никому ничего не говорила.

Анжелика кивнула в ответ. Произошедшее с ней Моргана никогда не называла, как все, инцидентом. Однажды, первый и единственный раз, она употребила слово, которое Анжелика не осмеливалась произнести, даже вполголоса, даже в мыслях. Изнасилование. Шокированная Анжелика, озираясь по сторонам в ужасе, что Моргану могли услышать,