Друзей у Белки было немало. Если бы она, например, сломала ногу, то без долгих размышлений попросила бы таксиста отвезти ее к любому из них. Но явиться опять же к любому с распухшими ушами и следами зубов на горле, понимая, что на следующий день все знакомые будут обсуждать это во всех социальных сетях, пусть даже и сочувственно обсуждать… Нет, этого ей совсем не хотелось.

По счастью, в прихожей остался только чемодан – ремень сумки Белка перекинула через плечо таким образом, что та с плеча не свалилась и даже не открылась во время безумной драки. Это была особенная английская сумочка с цветочными принтами, Белка купила ее в Лондоне, у нее имелся индивидуальный номер и единственным ее недостатком являлось то, что ей не было износу, спустя сто лет она выглядела бы точно так же, как в день покупки, а теперь ведь это не нужно, никто ведь не пользуется теперь вещами по сто лет кряду…

«О чем я думаю? – одернула себя Белка. – Ум за разум зашел. Сумка цела, и ладно, хоть паспорт не придется потом у бешеной мадам выцарапывать, и деньги при мне».

Мысль о наличии денег как-то ее успокоила. Все-таки чистую правду она сказала маме: в ее ситуации, особенно вот в этой, сложившейся в последние полчаса, деньги имели решающее значение.

Где можно поблизости отыскать гостиницу, она, конечно, не знала: у нее никогда не возникала необходимость это знать. Но такие знания приобретались, по счастью, легко. Достав из уцелевшей сумки уцелевший айфон, Белка почувствовала себя еще спокойнее. Все-таки мир, который она для себя выбрала, любимый ею легкий и светлый московский мир, стоял незыблемо, как башни Нового Арбата, и она сейчас же в него вернется и позабудет все, что с ней только что случилось, как страшный сон!

Хостел в Столешниковом переулке был маленький, чистенький и уютный. Правда, цена у него была такая, что не хостелу, а пятизвездочному отелю впору, но и то сказать, не Лондон же, недорогой гостиницы из разряда «бэд энд брекфест» в центре Москвы ожидать не приходится. Белка уж и тому была рада, что на оплату этого, с позволения сказать, молодежного пристанища хватило денег на подаренной Кириллом карте. Она с каким-то самоиздевательским удовольствием высадила все средства с этой карты на то, чтобы провести три дня в двух шагах от Кремля.

И все эти дни не оставляло ее ощущение, что она находится в странном, искаженном мире. Почему, понять было нетрудно: когда в родном городе ни с того ни с сего оказываешься в гостинице, ощущение нереальности от этого даже большее, чем от опухшей шеи и исцарапанных ушей, которые каждое утро являются тебе в зеркале.

Из гостиницы она почти не выходила. Не столько потому, что не хотелось пугать прохожих своим видом, сколько от абсолютного нежелания видеть людей, даже незнакомых. Едой довольствовалась той, которую купила по дороге в гостиницу. Тогда она взяла, что на глаза попалось в киоске, не понимая даже, что именно покупает. Это и сейчас не имело для нее значения.

С того вечера, когда Белка получила ключ от номера и заперла за собой дверь, внешний мир она видела только за окном, да и то старалась пореже раздвигать занавески.

Время от времени звонил ее телефон, но номер Кирилла не высвечивался, а говорить с кем-то еще она не хотела. Собственно, она и с Кириллом говорить сейчас не хотела, для разговоров с ним ей надо было, самое малое, прийти в себя. Но с ним она поговорила бы все-таки, хоть выяснила бы, что произошло. Да и чемодан забрать из Дома со львами не помешало бы, если, конечно, фурия не размолотила его в прах и не развеяла этот прах по ветру.

Но звонка от Кирилла не было, а самой ему звонить Белка не считала возможным. Это он пусть объяснит, что случилось с его благоверной, пусть предложит, что делать, прощения пусть попросит, в конце концов! Нет? Ну и черт с ним!

Так она думала, сидя с ногами на кровати в полумраке гостиничной комнаты, а потом ложилась, отворачивалась к стене и вообще переставала думать сколько-нибудь рационально, и лишь обрывки воспоминаний, почти видения носились не перед глазами ее даже, а перед мысленным взором.

«В нем не было ничего такого, что могло бы предвещать весь этот бред, – говорили ей эти видения. – Он обычный мужчина, да, может быть, немного более интересный, чем обычный, но все-таки понятный, как любой другой мужчина. Никто из них не тайна, ты ведь знаешь…»

Она действительно это знала. И даже помнила, когда это стало так – помнила первого мужчину, с которым поняла, как устроен мужской мир, какие в нем действуют закономерности и как всем этим можно управлять.

Это был не первый ее мужчина, то есть не тот мальчик, с которым она классическим образом целовалась на кораблике во время выпускного бала и с которым потом, утром, когда сошли на берег, как-то очень легко, нежно и беспоследственно случилась ее первая близость. Тогда-то она и думать не думала, что это за мужской мир такой, а просто радовалась своей юности, огромной жизни впереди и тому, что жизнь эта будет счастливой.

А тот, который открыл ей глаза на все связанные с мужчинами возможности, случился у нее через год, во время первой студенческой практики. Собственно, она у него эту практику и проходила, в его психологической консультации.

Звали его Борисом, фамилию Белка не могла уже теперь вспомнить, зато отлично помнила, что он был высокий, эффектный, уверенный в себе настолько, чтобы эту уверенность ежеминутно не демонстрировать. Завидный был мужчина, что и говорить, и вообще-то должен был ей показаться загадочным, необъяснимым, недостижимым… Но не показался.

То есть сначала показался: едва придя на практику, она почувствовала к нему жгучий интерес, который можно было даже считать влюбленностью. Но почти сразу же ощутила, что точно такой же его интерес направлен на нее, и в лучах этого его направленного интереса он вдруг не то что стал ей понятен, просто она почувствовала, что может делать с ним все что хочет. Вот именно так, мгновенной вспышкой, догадкой Белка это поняла.

Она притягательна для мужчин – в этом и заключается секрет ее по отношению к ним проницательности.

Вряд ли Белка сама додумалась бы до такого сложного вывода – это он ей объяснил, руководитель ее первой практики. Как же его фамилия-то? Нет, теперь не вспомнить. Да и зачем ей вспоминать его фамилию?

– Мужчины реагируют на блеск женских глаз, – сказал Борис. – Мы ведь, малыш, существа в общем-то малоэнергетичные. Да-да, не удивляйся, у нас мало самостоятельной энергии, поэтому мы мгновенно замечаем источники, из которых можем ее черпать.

Белка не удивлялась, но слушала очень внимательно. Это тем более легко было делать, потому что говорить ее взрослый любовник умел, особенно о себе, и размышлял вслух очень охотно каждый раз после того, как у них случался секс.

– На тебя потому и делают стойку мужчины, – говорил он, – что сразу чувствуют в тебе вот эту восхитительную женскую энергию побуждения.

Мужчины в то время на Белку никакой стойки не делали. Нельзя же было считать мужчиной мальчика из параллельного класса, который вскоре после выпускного уехал учиться в Америку и забыл о мимолетном выпускном романе с нею, да и она забыла тоже. И вяло ухаживавший однокурсник по ее девчачьему факультету под определение мужчины как-то не подходил, и не было никаких признаков того, что он вообще где-либо ищет источники энергии. Но комплимент, пусть и незаслуженный, вот от этого, взрослого мужчины был ей приятен.