глубинке. «Вспомните, как дух великого Рима угас на семи холмах, — рассуждал он, шагая по убитым мостовым, — но сохранился в провинциальном Византии, а после его падения перелетел в леса и степи нашей Сарматии». И, обходя сбитую машиной собаку или кошку, читал про себя «Падаль» Бодлера. А отсиживая восьмичасовой рабочий день в офисе (надо сказать, что Аркаша неплохо знал своё дело; на работе его ценили, пусть и считали странным, и достаточно быстро повысили до начальника отдела), он воображал себя не то Рембо в Абиссинии, не то Кафкой в недрах габсбургской страховой системы.

Здороваясь поутру, прощаясь вечером или обсуждая рабочие вопросы в течение трудового дня с Мариной — начальником смежного отдела — Аркадий видел в чертах её банально-миловидного лица то Фелицию Бауэр, то Любовь Менделееву, то Жанну Дюваль, то булгаковскую Маргариту. Иногда он делал девушке лёгкие полунамёки, а та в зависимости от настроения или благосклонно принимала эти чудачества или фыркала в лицо докучливому коллеге, любящему поболтать о непонятном. Этих драм Аркаше хватало на месяцы нескучного существования. «Марина, — думал он однажды, затягиваясь сигаретой и провожая взглядом закутанную в длинное тёмно-вишнёвое пальто женскую фигурку, — marina, „морская“. Морская дева, Афродита, выходящая из пены…»

***

Жизнь Аркадия развивалась крайне неторопливо, так что между первой мыслью о том, что всякий посвятивший себя декадансу просто обязан хоть раз пообщаться с зелёной феей, и претворением данной установки в жизнь прошло несколько лет.

Обстоятельность всегда была сильной стороной нашего героя, и он провёл не один час, читая посвящённые абсенту тексты с экрана компьютера или смартфона. Аркадий узнал, в частности, что популярный, эффектный и декадентский, как литературный альманах времён Серебряного века, способ употребления этого напитка, сопровождавшийся его поджиганием, — всего лишь недавнее изобретение чешских барменов. Знание это пробило нехилую брешь в мировоззрении Аркадия, которому пришлось навсегда распрощаться с романтичными видениями проклятых поэтов, взирающих на пляшущее над бокалами голубоватое пламя, что рождает мысли о превратившихся в блуждающие огоньки душах самоубийц и некрещёных младенцев. Сколько раз он представлял эту таинственную пляску теней на стенах своей скромной квартиры… Мысль о том, что подобное священнодействие возможно в каком-нибудь жалком баре или ночном клубе, среди пьяного офисного планктона, не способного прочитать наизусть хотя бы один сонет из «Цветов зла» и считающего Рембо героем американского боевика, показалась бы нашему герою тягчайшим оскорблением.

Богемская инновация в итоге была с презрением отвергнута; Аркадий являлся убеждённым традиционалистом и предпочитал классику во всём.

Вторым ударом стала цена необходимой для приготовления вожделенного снадобья утвари — особой ложечки и сложной установки для наливания воды, точно похищенной из лаборатории безумного гения. Вздохнув, Аркадий решил ограничиться ложкой, наливать воду можно и из стакана, графинчика или просто банки. Постановив это, наш герой тут же вышел на сайт предприимчивого сына Поднебесной из Гонконга.

О третьем ударе, пережитым Аркадием, рассказывается в самом начале нашего повествования. Но нет препятствий для того, кто действительно хочет достичь своей цели: прекрасным летним днём все компоненты, необходимые для путешествия в чарующий мир декаданса и богемы — абсент или нечто абсентоподобное, упомянутая выше ложка и сахар-рафинад — собрались, наконец, в Аркашиной однушке.

***

Гостей вечеринку было приглашено немного — только избранные, способные прочувствовать и по достоинству оценить предстоящее погружение в атмосферу Латинского квартала времён fin de siècle, давние друзья Аркадия, неизменно сопровождавшие его в движении по слегка наклонной плоскости служения красоте и упадку. Звали их Кирилл и Дарья, они были кузенами.

Почти двухметровый патлатый Кирилл, вечно затянутый в кожу и сопровождаемый льющимся из наушников шлейфом музыки в стиле black/death metal, напоминал забытого (или намеренно высаженного в силу полной неадекватности) на далёком архипелаге викинга. Миниатюрная, всегда аккуратно причёсанная и тщательно одетая Даша (сейчас на ней был ярко-синий джинсовый костюмчик), казалось, сбежала через какую-то дыру в пространственно-временном континууме из Америки 1970-х, уже успевшей забыть выстрел Освальда, ещё не оправившейся от войны во Вьетнаме и только-только начавшей смаковать подробности процесса Теда Банди. Напустившись на нехитрое угощение (Кирилл на полном серьёзе утверждал, что Даша — ведьма, ибо только ведьмы могут столько есть, не толстея), она болтала ногой и стрекотала не хуже любой сороки:

— … Мальчики, у меня сегодня день странных видений! Кстати, месяц голодных духов начался. Аркаша, у тебя же есть палки-вонючки? Зажги, пожалуйста, сандал, да-да. Им это нравится.

— Ты же ведьма, Дашка, — буркнул Кирилл, — и вечно голодная. Тебя любой дух испугается, вдруг съешь.

Проигнорировав это замечание, девушка продолжала щебетать:

— Так вот, сначала дедушка в лаптях на центральной улице. А потом тётка с клеткой, в которой сидел голубь. Самый обычный, уличный, не породистый. Во дела, а?!

— Может, это жрица Афродиты? — предположил Аркаша.

— Ладно, Ктулху с ней! Показывай своё снадобье, — перешёл к делу Кирилл.

Аркадий извлёк бутылку с зелёной жидкостью.

— Бормотуха, — вынесла вердикт Даша. — Мы не потравимся хоть?

— Найди лучше, — парировал наш герой. — Сама понимаешь…

Он обвёл красноречивым взглядом кухонку, на секунду ставшую символом внешнего мира, упорно не желающего покориться законам эстетики и поэтому вечно сваливающегося в очередную смуту и неурядицу.

***

Отпив крепкое, отдававшее сивухой и микстурой от кашля, сладковатое благодаря рафинаду зелье, Аркадий закашлялся и в который раз убедился в том, что реальность никогда не сможет победить грёзу, ожидание праздника всегда будет лучше самого праздника, а сорвавший покрывало Исиды обретёт лишь разочарование. Что-то подобное он испытал, впервые приобщившись к тайнам плотской любви. Впрочем, приятный туман довольно быстро начал заполнять его голову, чистя её от печальных рассуждений.

— Как они это пили? — кривясь, проворчала Дарья.

— Сойдёт, — сказал Кирилл. — Так, Аркаша, мы с Дашкой сейчас вторую порцию этого пойла набодяжим, а ты пока раздуй самовар. А?

Аркадий кивнул, вышел на балкон и вскоре вернулся оттуда с подаренным на прошлый день рожденья кальяном.

— Погодка отличная, на балконе и посидим, — проговорил им.

— Богема… Разложение… Порок… Обожаю! — захлопав в ладоши, сказала Даша.

…Последнее, что сохранилось в памяти нашего героя — это пьяные хоровые песнопения на балконе под сверкание молний и шум грома (ночью началась неслабая гроза).

***

Как зачастую случается при сильном опьянении, сон Аркадия был столь же недолог, сколь и глубок. Проснулся он словно от резкого толчка и тут же, застонав, обхватил трещавшую голову. Неяркий свет раннего утра уже заливал комнату, так что воспалённый взгляд Аркаши выхватывал то грязный бокал, то недоеденный салат или огрызок фрукта в тарелке, то оплывший огарок в залитом стеарином подсвечнике, то пустую бутылку на полу, то раскрытый альбом Бёрдслея, то копию «Меланхолии» Дюрера или викторианского фото на стене. Гости покинули его обиталище (когда, как?), а в колонке явно села батарейка, так что рык Глена Бентона уже не сотрясал стены квартиры.

«Блевать не тянет, и то ладно. Нда, погуляли… Интересно, признавался ли я в любви Дашке? Надо попить, проглотить пару колёс янтарки и попробовать снова уснуть. Стоп, а это что… кто?..»

На краешке подоконника сидело, свесив вниз пухлые коротенькие ножонки, небольшое зеленоватое просвечивающее созданьице в неказистом балахончике. Точнее, сидела, поскольку созданьице явно было женского пола и внешне напоминало немолодую крепенькую бой-бабу, вроде сварливых крикастых поварих из летнего лагеря, куда Аркашу занесло в бытность шестиклассником.

— Привет алкашам! Чё уставился? — на чистейшем русском пропищала она. — Закурить не найдётся?

Подумал долю секунды, незнакомка добавила к своим словам внушительную непечатную тираду.

— Ты… кто? — прохрипел Аркадий.

— Фея я. Зелёная фея. Ты ж мечтал меня увидеть. На, любуйся!

— Фея?!

— Фея, фея. Небось, думал, что я — дама в кринолине? Ох, уж эти эстеты (фея презрительно сплюнула и снова вставила непечатное выражение)! Ты этикетку-то читал в магазине? Что покупаешь, и где это произведено?

— Читал…

— То-то.