— Эти конспекты сохранились?

— Нет, я их выкинул. Они здесь неприемлемы. Это совсем другое…

— К чему в колонии труднее всего привыкнуть?

— Самое трудное воспитывать в себе недоверие. К каждому. Зачем это нужно делать? Чтобы не попасться. Не попасться на зуб другому зэку, чтобы он меня не обманул, чтобы он чего-то с меня не поимел. Хоть на две сигаретки, но обманет! Пытаются, по крайней мере, обманывать. Но мне помогают, со стороны, в том плане, что я собираюсь жениться. Я знал ее еще по свободе. Потом долгое время переписывались. Ну вот, мне скинули срок, появился шанс досрочного освобождения. Приезжала она ко мне, решили расписаться. То есть только с ней я именно такой, какой я есть, и мало того, я пытаюсь еще сам себя в чем-то воспитать. Поэтому я говорю, что эта девушка мне сильно помогает. Я же выйду на свободу, да? У меня будет нормальная семья, где будут нормальные человеческие отношения. Это здесь — да!.. — нацепил на себя маску недоверия.

— Отбывая наказание, вы чувствуете себя виноватым за преступление?

— Вы знаете, я, наверное, многое чего не понял в жизни. Я бы все равно когда-нибудь в какую-нибудь прожарку да попал бы, в конце концов. Потому что жил одним днем. Не было у меня никакой цели.

— Что повлияло на ваше прозрение? Приговор? Потеря любимой женщины? Или реакция родственников?

— Реакции с их стороны как таковой не было. Скорее, была моя реакция. После суда мне вдруг стало очень стыдно. Я подумал: они-то, родственники, почему должны страдать? Меня родители вообще никогда ни в чем особенно не ограничивали. Не давили на меня. Один раз только, когда я после срочной службы приехал домой всего на несколько дней и собирался опять уехать — уже по-настоящему воевать, мать пыталась меня удержать. Я тогда уже завербовался, прошел переподготовку. Нас распустили на десять дней в отпуск. Через два дня я дома сказал, что приехал не насовсем, что еще поеду, за границу, денежку зарабатывать. Немая сцена сначала, а потом… Потом были проводы, друзья-приятели приехали, мать подходит к ним и говорит: «Ребята, я тут наручники принесла, вы его пристегните куда-нибудь, чтобы он свой самолет проспал». Они подошли ко мне и рассказали… Допустим, про мою преступную деятельность мама даже не догадывалась. Когда из милиции уволился, она спросила, чем я занимаюсь. Ответил, что куплей-продажей. Она посоветовала быть осмотрительнее. Возможно, догадалась, что мне могут хорошенько мозги накрутить, что, впрочем, в последующем и сделали. После того как меня посадили, наше первое свидание состоялось, наверное, года через полтора. Во время встречи о моем преступлении не говорили, потому что я все, что хотел сказать о преступлении, сказал уже в своих письмах.

Тот, который задушил

«Это был всплеск эмоций». — Труп вместо грибов. — Давление закрытого помещения. — «Здесь не принято ругаться матом». — Человек с тряпкой в руках никогда не станет авторитетом. — «Колония — это большая камера». — Амнистия для участника боевых действий.

За убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах, бывшего милиционера Е. приговорили к двадцати годам заключения. Лишенным каких-либо эмоций голосом он поясняет, что сначала пытался найти компромисс со своей жертвой:

— Я сказал ей: «Оксана, ты же понимаешь, что после всего того, о чем мы с тобой сейчас говорили, я вынужден буду тебя убить?»

— Она испугалась?

— Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.

— Что было дальше?

Будничным голосом осужденный Е. поясняет:

— Через три дня ее труп нашли в лесу грибники.

— Как вы ее убили?

— Задушил удавкой.

Осужденный Е.

— Я уроженец города Ангарска. Семьдесят второго года рождения. В колонии сижу за убийство.

— Кого вы убили?

— Это был тоже сотрудник милиции. Точнее, сотрудница.

— В какой правоохранительной структуре вы работали?

— В Управлении по борьбе с организованной преступностью.

— В Ангарске?

— Наш отдел был ангарским, а Управление находилось в Иркутске.

— В какой должности вы работали?

— Старшего оперуполномоченного спецотряда быстрого реагирования — СОБРа. Имел офицерское звание старшего лейтенанта милиции.

— Что входило в круг ваших обязанностей?

— Я обеспечивал силовое прикрытие при оперативных мероприятиях.

— Вы сказали, что убили сотрудницу милиции…

— Я убил ее на почве личных неприязненных взаимоотношений. И не более того. То есть убийство не было связано со служебной деятельностью. Это был всплеск эмоций. При нашей последней встрече я не собирался ее убивать. Мне просто нужны были от нее определенные действия…

— В каком смысле действия?

— Даже не знаю, как будет правильнее сказать… ну, определенная услуга нужна была мне от нее.

— С чем была связана эта услуга?

— С ее связями. Но она отказалась мне помочь.

— И вы, не раздумывая, решили ее убить?

— Конечно.

— Как вы ее убили?

— Задушил удавкой.

— Где вы этому научились?

— Нас специально тренировали. Для «горячих точек». Меня научили убивать. Я владею различными способами убивать людей с помощью подручных средств.

— И что же, у вас не было ни капли жалости, когда вы убивали женщину?

— Если бы я не убил ее, то убили бы меня.

— Погодите, с чего бы вас убили? И кто убил бы? Какой-то детектив получается…

— А в этой зоне все истории детективные.

— Так кто же все-таки мог убить вас?

— Скажем так: эта женщина была связана с определенными кругами, которые были не в ладу с законом. Она отказалась мне помогать в одном деле. После этого я сказал ей: «Оксана, ты же понимаешь, что после всего того, о чем мы с тобой сейчас говорили, я вынужден буду тебя убить?»

— Она испугалась?

— Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.

— Что было дальше?

— Через три дня ее труп нашли в лесу грибники. Началось расследование. Оказалось, были свидетели, которые видели, что я с ней приезжал в лес. Кто-то запомнил, на какой машине мы приезжали. Так следствие вышло на меня, и я был арестован.

— Вы помните свой первый день, проведенный в следственном изоляторе?

— Конечно, я испытывал ужас. Панику. Давление стен, давление закрытого помещения. Такое состояние длилось первые сутки-двое-трое. А потом немножко успокоился. Там ведь как все происходит? Когда прибываешь в СИЗО, тебя сначала помещают в карантин. Для сбора всяких анализов, медицинских осмотров. Потом тебя переводят в следственную камеру. Сидят такие же люди, как ты. Но они сидят уже давно, а ты вот только что зашел. И ты еще не понимаешь, как тут жить. Народу много, мест спальных мало. Тогда в тюрьме было около восьми тысяч при лимите в пять тысяч человек.

— Чего