Я снова их отпустил.

Возвращаюсь в дом. Моя мама рыскает под столом, заглядывает под диванчик. Тяжело дышит и вздыхает протяжно.

— Что ты делаешь? — грубо интересуюсь я, наблюдая за ее странным поведением.

Мама выпрямляется и касается пальцами мочки своего уха.

— Сережку потеряла, — с досадой отвечает она. — Никак найти не могу.

— Может, у меня оставила?

Мать вчера вечером ездила в дом и вызывала туда клининг. Я просил ее убраться самостоятельно, но в ответ только выслушал недовольные фырканья.

— Может, и у тебя, — пожимает плечами. — В любом случае сережку жалко.

Глава 24

— Олеся идиотка! Знаешь, что она отцу сказала? За прощение попросила сумку, мам! Сумку!

Я сильнее сжимаю пальцами руль, выслушивая недовольные высказывания сына.

— Сам ты идиот! — прыскает в ответ Олеська. — Я сказала, что за сумку готова буду с ним поговорить, а не простить! Ты чем слушал?

— И ты считаешь, что это нормально? Продажная что ли?

Хочется закрыть себе уши ладонями, чтобы все это не слушать. А еще лучше просто раствориться сейчас. Исчезнуть на несколько дней, чтобы окончательно прийти в себя и собраться с мыслями.

Я решила, как буду действовать.

Но мне страшно, что у меня опять не хватит смелости.

Что я струшу.

Что не стану подавать на развод и делить с Ромой имущество.

Потому что я никогда не была злобной сукой с клыкастой пастью. Привыкла плыть по течению и подстраиваться под обстоятельства.

Может, поэтому мой бизнес все еще не приносит мне миллионы?

Да, доход хороший и почти всегда стабильный, но нет роста.

— Максим, не доводи меня! Даже если отец вдруг найдет эту сумку, я его не прощу! И мой разговор с ним будет коротким! Выскажу, какая он сволочь и вместе с сумкой уйду с высоко поднятой головой! — скалится на брата Олеся, скрестив руки на груди.

— Ага, ага! Как же! Знаю я тебя, Олеська! Сначала сумочку, потом телефончик, потом еще, и еще, и еще! А там и опомниться не успеешь, как все отцу простишь! Ты хоть понимаешь, что такими своими запросами маму предаешь?

Я прикусываю кончик языка и меня затягивает сумрачной тревогой.

А ведь Максим в чем-то прав.

Рома сможет дорогими подарками и нежностью перетянуть Олеську на свою сторону. Особенно если я продолжу на нее срываться и язвить.

Я и сама ей уже сказала на эмоциях, что раз ее съемная квартира не устраивает — пусть переезжает к отцу.

Вот же я дура…

— Замолчите, — глухо цежу сквозь плотно сомкнутые челюсти. — Вы мешаете мне рулить!

— Мам, я тебе не предам. Мам! Я просто… да блин! Все равно отец с этой сумкой заморачиваться не станет! Там такая сумка, за которой надо месяцами в очереди стоять, понимаешь? Он ее не найдет нигде!

— А если найдет? — колко интересуется Максим. — Все? Растаешь?

— Я попросила вас помолчать! — повышаю голос и резко бью по тормозам.

Машина сильно дергается. А до капота впереди стоящего дорогого внедорожника остается всего пара сантиметров.

Сердце в горле пульсирует болезненным спазмом.

Я чуть не поцеловала зад элитной тачки.

Дети испуганно вжимаются в сидение и даже не дышат. А я запускаю в волосы дрожащие пальцы и выдыхаю горячий воздух. Сжимаю корни волос до боли, закрываю глаза.

— Мне нужна ваша поддержка, а не вот это все, — тихо говорю я осипшим голосом. — Вы уже взрослые. И вы все должны понимать.

— Мы понимаем, — в один голос отвечают мои зубастые ангелочки.

— Я чуть аварию не устроила…

— Мамуль, прости! — пикает Олеся и глаза ее слезами наполняются. — Прости меня!

Светофор предательски быстро меняет цвет. Горит зеленый, а у меня в кончиках пальцев токовые горячие разряды.

— Мы будем сидеть тихо, — клятвенно обещает сын.

Позади уже нетерпеливо сигналят.

Кладу руки на руль и плавно трогаюсь.

Я не дам обстоятельствам меня разрушить.

На зло всем буду счастлива.

Это раньше мне можно было ни о чем не переживать, потому что рядом был Рома. Заботливый, понимающий и поддерживающий.

Это он все мои проблемы решал. А теперь я останусь один на один с трудностями. И Аграфены Григорьевны рядом не будет больше с ее доставками еды и чистым домом.

До красивого района с новенькими высотками мы доезжаем без происшествий.

Раздаю детям чемоданы и осматриваюсь.

Я выбрала хороший район. Уже заключила сделку по аренде, получила ключи от квартиры, успела сделать дубликаты для детей. И я даже разобрала коробки, которые сегодня привезла из нашего с Ромой дома.

Мне осталось только забрать кота. Не хочу, чтобы Томас жил с моим бывшим мужем и его любовью.

Это мерзко.

Пусть нового питомца себе заводят, если захотят. А Томас — мой.

— Хороший двор, — констатирует Максим.

— Мне тоже нравится, — скромно улыбается Олеся.

Я смотрю на высокое здание, и сердце в груди сжимается.

Мы не привыкли жить в квартире. Особенно дети. Я Олесю родила, когда мы с Ромой уже купили наш дом. И когда дочке было полгодика, мы переехали.

— Пойдем, — говорю я. — Нам на двенадцатый этаж.

— Высоко, — с ноткой грусти произносит Максим.

Нет в глазах моего сына энтузиазма.

И я прекрасно понимаю, что в доме нам было бы удобнее. Но аренда дома — дорого. Особенно хорошего, красивого, с уютным двором.

Мы уже подходим к подъезду, когда у меня вдруг каменеют ноги.

— Подождите, — произношу я, останавливаясь.

Дети оборачиваются и растерянно на меня смотрят.

— Я вам обещаю, что долго в квартире мы не проживем! Я что-нибудь придумаю. Мы с вами купим нам новый домик. Светлый, уютный и просторный.

— Да ладно, мам. Не думаю, что в квартире нам будет плохо, — пожимает плечами Максим.

Поджимаю губы виновато.

Я ведь могла бы потребовать у Ромы оставить наш дом мне и детям.

Могла бы переступить через себя и продолжить жить с детьми там, где мы когда-то были одной счастливой семьей. Но я боюсь, что от воспоминаний и тоски по прошлому я просто свихнусь на старом месте.

Там же каждая мелочь будет напоминать мне о муже, которого я любила, кажется, даже больше, чем это возможно. Нереальной какой-то любовью. Нечеловеческой.

Бездонной.

Безумной.

Настолько необъятной, как космос.

Именно эта любовь сейчас стала петлей на моей шее. Она не дает мне сделать решительный шаг и пойти с адвокатом в суд, чтобы разорвать нашу семью на клочки.

Пока свежи и живы воспоминания о совместном счастье, я тушуюсь и не могу действовать по своему намеченному плану.

— Мам, мы тебя очень любим, — тихо пикает Олеся