Не припомню, чтобы Бондарева когда-то прежде материлась, а тут из-за какой-то не слишком заметной шутки ее понесло. Возможно, причина была в том, что я, усомнившись в ее компетентности, задел ее на несколько минут раньше Бабского. И следующими словами она подтвердила мою догадку:

— И еще ты!.. Ты в вопросах тонких тел меня считаешь дурочкой? Я эту теорию сдала на отлично. Вообще у меня золотой диплом и четыре грамоты от академии! И практика у меня достаточно богатая! Ясно⁈

— Наташ! Послушай меня! Я сказал лишь о том, что ты некомпетентна в вопросах выхода из тела. Только в этом узком вопросе, — постарался пояснить ей я. — И здесь нет ничего удивительного и постыдного, потому как в этих ваших академиях данная тема вообще не прорабатывается. У тебя нет опыта и понимания кое-каких нюансов. Ты не можешь знать совершенно все, и здесь не на что обижаться. Понимаешь?

— Я-то все понимаю, это ты не понимаешь. И ты, и Рыков, и даже Трубецкой, которого ты не к месту упомянул — имеете дурную привычку, обращаться со мной, как с неразумной девчонкой! — она сделала несколько шагов к своей комнате, хотя я держал ее за руку.

Очередной раз я убедился, что госпожа Бондарева — это особый случай. Я бы сказал так: особо-капризный случай со спонтанными завихрениями. Ей не откажешь в уме: не по-женски остром уме. Когда требуется, Наташа умеет опираться на стройную логику, принимать быстрые и правильные решения. Но иногда этот самый ее ум выкидывает совершенно неожиданные фокусы. Хотя это вовсе не ум, а сидящие глубоко в ней, обиды. Видно, эту девочку — девочку с большими амбициями — очень недооценивали в детстве, и скорее всего это недооцененность была со стороны мужчин, возможно отца. Нет, я не психолог, но кое-что в этих вещах соображаю.

— Ты любишь меня? — неожиданно спросила она, остановившись у двери в свою комнату.

Блядь, пиздец! Извините, сорвалось. Вот что мне сейчас ей сказать? И что это вообще на перепады от приступа гнева, едва ли ни проявлений ненависти ко мне до отклонений к вопросам любви⁈ И самое интересное, что после моего ответа скажет она. Если бы передо мной была не Бондарева, я бы сказал так: «Мое сердце переполнено тобой! Я очень хочу тебя трахнуть!».

— Наташ… — я подкатил глаза к потолку, разглядывая паутину в углу. Длинную серую прядь слегка качало сквозняком.

— Я задала вопрос, корнет! Даю тебе единственный шанс. Не тяни с ответом! Ты только что думал, что мне нужен психолог? Так вот я тоже знакома с психологией, и тебе подскажу: самый правильный ответ тот, который ты произнес бы сразу, а не путем рассуждений, что тебе выгоднее сказать в данный момент. В общем, ты шансом не воспользовался. Тест провален! Теперь кругом и шагом марш на кухню! — скомандовала громким грудным голосом.

— Дорогая, зачем так? Сейчас ты очень путаешь субординацию. Мы не в «Грифоне», и я давно за штатом. Напомню: ты в моем полном подчинении. Но поскольку я очень не люблю вгонять людей в рамки устава и даже обычных правил, давай будем просто добрее и теплее друг к другу. Прошу, вернемся на кухню. У нас есть важные вопросы, касаемые текущей операции, — я взял ее под руку, и Бондарева как бы сдалась, даже обмякла.

Потом вдруг сказала:

— Я согласна.

— На что? — не понял я.

— На твой эксперимент с моим телом, — хмыкнула она.

— Наташ, — я повернулся к ней, пряча улыбку. И тут же поцеловал ее в щеку, потом в губы. — Наверное, я тебя все-таки люблю.

— А ты хотел бы переспать со мной? — спросила баронесса, отвечая на мои поцелуи и откровенно прижимаясь ко мне. — Очень хотел бы, да?

— Очень, — простонал я, чувствуя, как мой боец рвется из одежды.

Она это, конечно, тоже хорошо чувствовала.

— Я никогда не изменяла Рыкову, понимаешь? Никогда! Я перестану себя уважать. Я не знаю, что тогда со мной будет… — шептала она, с желанием подставляя свои губы. — Надеюсь, ты не подумал дурного, когда я сказала про эксперимент с телом? Я имела в виду про мой выход из тела под твоим контролем, — пояснила она, потом вдруг дернулась и оттолкнула меня: — Бабский!

Леша появился в коридоре почти беззвучно.

— И его вы там стоите? Зашли бы, что ли в комнату к Наталье Петровне. Элизабет сейчас будет жарить картошку — это минут сорок. Правда, госпожа Стрельцова? — поручик, тряхнув кудрями, повернулся к кухне. — У супружеской пары Гилфордов есть же сорок минут?

— Я не знаю, сколько жарится картошка. Жарится, пока не пожариться, — с легким раздражением отозвалась Элиз.

— Мы тут, Леш, все же вернулись к вопросам по выходу из тела, — сказал я, подумав, что пока Элизабет занимается готовкой можно в самом деле немного поэкспериментировать — этот опыт вполне может пригодиться моим менталистам. Да и на пользу нашей миссии он тоже может пойти, если потребуется более серьезная проверка цели, чем экзоментальное сканирование. — Если желаешь первым стать подопытным кроликом, то прошу, — продолжил я.

— Я всегда за, ваше сиятельство! Жуть как люблю эксперименты! Вы, наверное, в этом убедились, когда мучили меня своим «Инквизитором», — Алексей Давыдович расхохотался. — Надеюсь, научите меня этой штуке? Уж мне есть над кем поиздеваться!

На его вопрос я предпочел сейчас не отвечать, лишь многозначительно развел руками, вроде как: «видно будет».

— Что для этого потребуется? — Бондарева уже не злилась на поручика или не подавала вида.

— Только два тела и кровать, — улыбнулся я. — А также много внимания. Внимательно слушать меня, внимание к собственному телу и внимание к происходящим процессам. И насчет кровати: моя с Элиз кровать отпадает — Стрельцова не одобрит.

— А моя узкая для двоих, — заметил Бабский. — Так что, придется к вам в гости, Наталья Петровна. Уж впустите ради высокого магического эксперимента.

— Ладно, идемте, — согласилась штабс-капитан. — Насколько я понимаю, процедуру совсем не обязательно проводить лежа. Вполне достаточно сидя в удобном кресле. Могли бы это сделать у поручика.

Хотя Наташа немного и повозмущалась, пошли мы к ней. В небольшой комнате баронессы нас ждала аккуратно убранная кровать, застеленная по диагонали пледом — именно так убирали постели в казарме