– Ну, тогда будем знакомы – старуха Изергиль собственной персоной.

Старший выразительно повел бровями, рука одного из агентов метнулась к внутреннему карману.

– Забыла предупредить… – буркнула старушка, в руке которой откуда-то взялся парабеллум. – Ну, забыла, что со старухи взять… Стреляю хорошо и… – тут она улыбнулась, – с удовольствием. Можете в этом лифте остаться, а можете со мной поговорить… Что выбираете?

– Вообще-то… – старший не отрываясь смотрел в черный зрачок парабеллума и судорожно сглатывал, – вообще-то можно и поговорить.

– Ну, тогда выходите… Только никаких движениев лишних. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте – приравнивается к побегу… Фирштейн, камрады?

– Я-я, фирштейн их.

– Ну, тогда выходи по одному и – вниз по лестнице. Там возле мусоропровода и потолкуем.

Старуха убрала оружие, однако ни у кого из новых знакомых не возникало желания с ней посоревноваться. Слишком уж убедительно она выглядела.

Возле мусоропровода старушенция остановилась и, улыбаясь трем «народным избранникам», представилась:

– Живолупова моя фамилия… О вас мне знать ничего не нужно. В органах я с самого их образования, но сейчас осталась без работы, а пенсия – не пенсия, одно название.

Живолупова вздохнула. Еще только прошлым летом она работала на ЦРУ и получала поддержку в твердой валюте, но затем Сережка Тютюнин с Лешкой Окуркиным извели всю агентуру американов и Живолупова осталась на бобах.

Почти все снаряжение пришлось продать, в том числе и спутниковый телефон, который хитрые американы отключили, как только удрали к себе за океан.

Особенно было жалко стреляющие ботинки. Живолупова хотело было оставить их себе, однако ей предложили хорошую цену, и она не устояла.

– Итак, жду встречных предложений. Вам, насколько я поняла, Сережка Тютюнин нужен и, наверное, его дружок – Окуркин Лешка. Уж если один чего набедокурил, второй завсегда где-то рядом околачивался… Ну, я угадала?

– Угадали, мамаша, – кивнул старший. – Судя по всему, вы владеете информацией.

– Владею, милый, владею. И могу вам ее продать, да еще сделать вашу работу тихо и профессионально, не то что вы – трое шкафов ореховых. Деньги-доллары у вас водятся?

– Деньги водятся. И доллары, и какие угодно, – усмехнулся старший, понемногу приходя в себя. – Только не испугаетесь ли вы с нами работать, мамаша?

– А чего мне пугаться? Мне пугаться уже поздно, милок, мне самореализоваться надо, пока не поздно.

– А как вам такое?

Старший ослабил гипнотическое воздействие и на несколько мгновений превратился в натурального дунтосвин-та – покрытого зеленой шкурой, с кожистым гребнем на голове.

– Что скажешь, старушка? – прошамкало чудовище, мелькая раздвоенным змеиным языком.

– Что сказать? – Живолупова пожала плечами. – Не страшнее крокодила Гены. Хотя за столом, конечно, лучше так не показываться. Неприлично это, да и на улице – мальчишки могут запросто из рогатки в глаз закатать. Не советую я тебе на улице такие фокусы показывать – пострадать можешь. Народ-то у нас ужас какой дикий. Дикий и необразованный.

Старший был несколько озадачен такими советами. Вернув себе человеческий облик, он спросил:

– А как насчет того, что мы хотим сделать из вашей планеты пастбище для лягушек, а? Поработить человечество и избавиться от большей его части, а? Будешь ты помогать нам после этого?

– А чего ж не помочь «крокодилам генам», тем более если жалованье исправно платить будете.

– Но мы ведь поработим человечество, понимаешь, старушка?! – не сдавался старший.

– Ой, милый, да я на своем веку таких уже не одного повидала. Тоже кричали: поработим, уничтожим… Ладно болтать-то, берете меня на службу иль нет?

– Берем, – после недолгого раздумья согласился старший.

– Тогда авансик будьте добры.

– Сто долларов вас устроит?

– Ой, милый, да меня и триста устроит.

Старший не говоря ни слова отдал деньги и уже собрался было уводить своих людей, однако старуха Живолупова снова их остановила:

– Эй, а задание дать? Задачу поставить?

– Ах да, – вспомнил старший. – Ну, одним словом… – Выяснить связи, знакомства…

– Да…

– Распорядок дня, место работы, любимые телепередачи…

– Да-да, пожалуйста, – обрадованно закивал старший.

– Может, привычки, вкусы, наклонности?

– Было бы очень здорово.

– Политические пристрастия, половая ориентация?

– Вы и это знаете? – поразился старший группы, а двое его агентов просто рты поразевали и смотрели на Живо-лупову, как на заезжую кинозвезду.

– Поразительно, такая дряхлая стару… простите… я хотел сказать… Одним словом, мы пошли домой.

– Домой они пошли! – сплюнула на пол вышедшая из себя Живолупова. – Отчет, наверное, потребовать нужно с агента и указать способ связи! Я не понимаю, вас с какой деревни сюда присылают?! Смотрите там во дворе, чтобы вас шпана не побила.

Наевшись заливной рыбы, Сергей посидел минут двадцать перед телевизором, а потом сказал Любе, что хочет сходить к Окуркину.

– Это для чего же? – подозрительно спросила та.

– Хочу узнать, как у него дела с «запорожцем». Мы ведь его откапывали, ты же знаешь.

– Вон телефон, звони и спрашивайг Яйца нужно высиживать, а не по приятелям шастать.

– Вот ты пока и высиживай, а я их завтра на работу заберу, – скороговоркой пообещал Серегауже из прихожей.

– Точно заберешь? – спросила Люба, бросая рукоделие и вскакивая с кресла.

– Слово Тютюнина – кремень! – пообещал Серега и хлопнул дверью.

Выскочив на лестничную площадку, он спугнул неизвестное существо, очень напоминавшее старуху Живолу-пову.

В событиях прошлого лета она играла не последнюю роль и даже наблюдала за окнами Тютюниных с башенного крана соседней стройки.

Спустившись на лифте, Серега вышел во двор и вдохнул воздух свободы. Жена Люба осталась в квартире, и это было уже немало.

Серега поздоровался во дворе с соседями, прытко добежал до Лехиного подъезда и через минуту уже давил на кнопку звонка окуркинской квартиры.

Дверь открыл вечно бодрый Леха:

– О! Здорово! Долго жить будешь!

– Чего, вспоминал меня?

– Да нет, просто так. Заходи. Тютюнин вошел.

Супруга Окуркина Лена сидела на диване, уткнувшись во вторую книгу своей жизни, роман Факунина «Бесстыжая Марфа».