– Почему даже ты?

– Потому что нянчился с тобой… когда приезжал на каникулы и умел уговаривать. Хотя никогда не видел такой истерики.

– А сообразить, что у ребенка сработала интуиция и он понял, что лишился самого дорогого, ваш хваленый воспитатель не мог?

– Мог. И убеждать умел. Кроме того, точно знал, что попав в обитель, дети через день-два забывают про родителей, и после каникул всегда рвутся назад. Но к слову… после истории с тобой он ушел из обители и больше не работает с детьми. – Джин хмуро усмехнулся, вздохнул и продолжил, – а в тот раз он сдался. Кастовал на тебя сон и несколько часов чувствовал себя предателем. К ужину они добрались до последней ночевки перед портовым городом, где уже ждала шхуна. В том поместье хозяева зимой не жили, только сторож. Все поужинали и разошлись спать, и тогда Нинерт разбудил тебя, чтобы покормить. Но едва снял заклятье, как ты превратилась в злобного медвежонка. Цапнула Нинерта за палец и помчалась прочь. Часа два он ловил тебя и пытался уговорить и успокоить, но все попусту. Доверие было утрачено. Тогда он снова тебя усыпил, надел ошейник и привязал к ножке тяжелого шкафа.

– Дурак, – констатировал я.

– Отчаявшийся человек, которому предстояло утром возиться с пятерыми подопечными. Потом он поставил на стол тяжелую сковороду с едой, пододвинул кресло и разбудил тебя. На этот раз держался поодаль. Объяснив всё как есть, ушел к дивану и лег спать. Ну, разумеется, сначала подсматривал. И некоторое время думал, будто добился понимания. Ты поела, погуляла, докуда хватило поводка, влезла в кресло и свернулась клубком. Он решил, что ты спишь, снял ошейник, перенес тебя на постель, запер двери и заснул. А проснулся от холода и не сразу понял, откуда тянет ледяным сквозняком. Пока не заметил, что в сенях разбито окно и под ним уже вырос сугроб снега. На улице мела метель. Потом выяснилось, что с окном ты поступила как опытный вор. Чтобы никого не разбудить, не стала бить ближние, а ушла подальше.

– Неправильно, – возразил я, – дети никогда так не думают. И я рассуждал иначе. В сенях окошко было с одной рамой, и нижнее стекло едва держалось. А в гостиной – с двумя и сидели они крепко. Да и подоконник был выше, чем в сенях. Хотя ничего бить я и не хотел, пытался ручкой от метелки отпереть запор. И нечаянно задел окно. Но вылез не сразу… боялся порезаться. Сначала достал с вешалки старую куртку, застелил раму и полез. А потом увидел на крыльце осколки. Вот тогда и додумался сделать кокон покрепче.

– И куда ты шел? – Джин смотрел на меня, затаив дыханье.

– Домой. – Усмехнулся в ответ. – Но кругом были только сугробы.

И свистел холодный ветер… мгновенно продувший меня насквозь. Тогда я попытался вернуться… но дом, где не было мамы, зато тлели в очаге толстые поленья, источая такое желанное тепло, уже поглотила снежная круговерть.

Как позже сказал Фаргес, сваливающиеся на людей беды либо уничтожают их, либо делают сильнее и мудрее. А я добавил собственный вывод – и находчивее. Хотя находчивость в чем-то сродни силе. Или мудрости?

Во всяком случае мне в ту ночь посчастливилось сделать пару полезных открытий и резко продвинуться в освоении своего дара.

Хотя и вовсе не сразу. Сначала просто очень хотелось согреться, и я интуитивно снова усилил внешний щит, истово пожелав, чтобы он стал толстым, как шуба и не пропускал к моему трясущемуся телу ледяные порывы бурана. И уже через секунду почувствовал, что ветер больше не обжигает мои ребра, и не скручивает судорогой ничего не чувствующие пальцы рук и ног. Теплые меховые башмачки, в которые обувала меня мать, остались где-то там, в мире людей.

А чуть позже я ощутил тепло, обнимающее меня со всех сторон и сотрясающее согревающееся тело крупной дрожью. Его становилось все больше, и вскоре я уже напрочь забыл о том, как недавно замерзал. Теперь мне больше всего хотелось найти маму, прижаться к ее мягкой груди, рассказать про свои обиды.

Но я не знал, да и не мог знать, куда идти, поэтому просто двигался туда, куда гнал ветер. И довольно быстро, так как раздувшийся кокон стал похож на шар и временами меня просто катило, как перекати-поле. Позже, вспоминая ту ночь, я часто задавался вопросом, почему не наткнулся ни на одну из построек? Ведь не в чистом же поле мы ночевали?

Но так и не смог найти ответа, пока его не подсказал наставник.

– Ты никогда не замечал, как выглядит город или деревня после метели? – спросил он и сам себе ответил, – Хотя… вряд ли тебя выпускали. Так вот, за ночь метель плотно забивает снегом все углы, где путь ей чем-то загорожен и до блеска вылизывает свободные тропы и проходы. Вот по таким тебя и пронесло, ведь ты был слишком тяжелым, чтобы ветер мог затащить тебя через сугроб в какой-нибудь уголок. И весьма удобным чтобы катить по уже прочищенному пути. Но ведь в конце концов где-то ты остановился?

Да, остановился. Но до сих пор не ведаю, – где именно. Помню только, что устал и хотел спать. И заснул, свернувшись клубком в теплой темноте собственной пещерки. А проснулся от сильной тряски и злобного рыка стаи волков, пытавшихся мной пообедать.

Нет, я не испугался. Уже знал, что никакого вреда их страшные зубы мне не принесут. Зато рассердился, лежать, когда тебя со всех сторон тянут, толкают и скребут лапами не очень приятно. И вообще неудобно и противно.

Вот только ничего им сделать я не мог, просто еще не умел. Это сейчас при встрече с пытающимся напасть хищником я одним махом забрасываю его на ближайшее дерево и прикручиваю куском кокона, а тогда пытался ударить, оцарапать и даже укусить. Не догадываясь, что это только раззадоривает голодную стаю.

Я так и не понял, и вряд ли смогу когда-нибудь вспомнить, почему решил зарычать, как сидевший в клетке медведь, с которого скопировал образ. Но получилось очень громко, хотя и тонковато. А еще, как мне теперь кажется, весьма жалобно.

Во всяком случае достаточно для того, чтобы поднять медведицу, дремавшую в берлоге неподалеку.

Но это я тоже осознал много позже. А тогда просто слышал рев и визг, и видел огромную пасть, перехватившую мое плечо и куда-то несущую…

Потом в памяти был провал… но всплывало ощущение духоты, тяжелого собачьего запаха и чего-то вкусного.

А затем вдруг появились люди… но им я уже не верил. И потому, чтобы ничем себя не выдать, не скулил и не рычал, сидел тихонько, поджидая удобного момента, когда смогу сбежать. Замысел удался, люди принесли меня в дом и пустили к детям. Конечно, я постарался их не пугать, и хорошенько изучить, чтобы скопировать образ. Они были разного возраста, и одеты по-разному, а парочка совсем маленьких, таких как я, вообще бегала в одних рубашонках.

И лишь через семь лет, впервые встретившись с Фаргесом, узнал, как ошибся в тот день, причислив себя к противоположному полу. Впрочем, тогда это меня ничуть не расстроило, и особой разницы я не усмотрел. Все люди в чем-то друг от друга отличаются, так чего волноваться?

Да и сейчас не вижу повода для паники.