Жаров присел на стул:

— Я не такой, как все, Валюша. А посему буду поступать так, как считаю нужным, и не надо мне указывать, что делать, а что нет. Ясно?

— Ясно.

— Вот так-то. Ладно, спи.

Выкурив сигарету, старший лейтенант принял холодный душ, который неплохо освежил его, взял из пирамиды автомат и вышел из блиндажа. Как только дверь закрылась, Валентина открыла глаза. Ей бы действительно уснуть, но любопытство взяло верх. Видимо, такова природа женщин. Она взглянула на часы: 2–10! А караван должен пойти в три! Интересно, как Жарову удастся отвлечь караул, и что за банда пересечет государственную границу. Может, и понадобится данная информация. Сейчас Губочкина противоречила той Валентине, которая в испуге забилась в угол кровати, услышав о предстоящем предательстве Жарова. Тогда она смертельно боялась любовника, сейчас… сейчас женщина хотела знать подробности предательства. Так бывает с такими, как она. Но что-либо предпринимать пока было рано, и женщина, глядя в потолок, ждала. Ждала момента, когда сможет все узнать, даже подвергая себя реальной, смертельной угрозе.

Жаров же, выйдя из блиндажа, по специальному аппарату, стараясь говорить тихо, чуть ли не шепотом, вызвал Мансурова. Тот, почувствовав вибрацию своей станции, находясь в траншее, зашел в одну из свободных стрелковых ячеек:

— На связи.

— Как дела, Мансур?

— Нормально. Гоша в БМП. По твоей команде готов подать сигнал на противоположный склон. Я в секторе первого отделения.

— Хорошо. Сверим время, 2–13.

Мансуров подтвердил:

— 2–13.

— Сигнал подавай в 2–45. В это же время я начну отвлекать бойцов второго отделения. Все ясно?

— Ясно, шеф.

— Работай, Мансур. Предельно внимательно и аккуратно.

— Как всегда.

— Да, как всегда. До связи.

— До связи, командир.

Жаров отключил рацию, положил ее в карман, посмотрел на склон Катаванского перевала. Где-то там, скорее всего в пещере у террасы, ждет сигнала человек Мулата. А за утесом уже стоит караван, готовый двинуться в глубь территории России, где его ждут уже бандиты Расула. На проход понадобится минут двадцать. И за эти двадцать минут Жаров заработает 30 000 долларов. Неплохой тариф.

Жаров двинулся к позициям второго отделения. Его шаги отчетливо слышала Губочкина, вскочившая с пола и прильнувшая к двери блиндажа. Шаги удалялись.

Пройдя блиндаж, Жаров почувствовал вибрацию специальной связи. Ответил:

— Говори, Мансур.

— Сигнал подан, сигнал принят. Караван начал сближение с утесом.

— Понял, отбой.

Отключив связь, он вышел на первую позицию наблюдателя второго отделения, контролировавшего Катаванское ущелье, но имевшего в поле зрения и утес, и вход из Катавана в Шани. Солдат ночной смены, как и предписывалось инструкцией, через прибор ночного видения добросовестно осматривал зону своей ответственности. Начальник поста узнал его и окликнул:

— Рядовой Сопко!

Боец резко повернулся на голос:

— Я, товарищ старший лейтенант!

Жаров повысил голос:

— Спишь в оглоблях, Сопко?

Солдат ответил:

— Никак нет!

— Что, никак нет? Я за тобой уже минут пять наблюдаю. Уткнулся оптикой в бруствер и кемаришь стоя, как осел привязанный! В чем дело?

Рядовой попытался оправдаться. Незаслуженная обида захлестнула его:

— Да что вы говорите, товарищ старший лейтенант! Я…

— Молчать! А ну быстро сюда второго наблюдателя. Бегом, марш!

— Есть!

Сопко рванулся из ячейки, оставив на бруствере автомат. Жаров взглянул на часы: 2–50. Так, пять минут он выиграл, хорошо.

Опустил руку в карман брюк, нажал клавишу вызова Мансура. Тот принял сигнал, подтвердив его коротким ответным вызовом. Данные манипуляции со средствами связи означали, что сержант может подать знак человеку Мулата на начало марша! Что Мансуров и сделал.

Солдаты сектора наблюдения за Катаваном появились через три минуты.

Начальник поста обрушился на них:

— Почему так долго? Ведь вас разделяют каких-то двадцать метров. Или ты, Глушин, тоже спал?

И второй часовой ответил обиженно:

— Никак нет, товарищ старший лейтенант!

Офицер продолжал наезд на подчиненных:

— Что вы, как попугаи, одно и то же заладили? Расслабились, мать вашу? Привыкли к тому, что вас ночью никто не проверяет?

И понес полнейшую чушь о важности объекта, той задачи, которую выполняет взвод. Жаров говорил долго, смакуя одну и ту же тему. Так он «вправлял мозги» подчиненным в течение десяти минут, пока не почувствовал в кармане вибрацию очередного вызова специальной станции, который означал, что караван благополучно втянулся в Шунинское ущелье, выйдя из зоны видимости наблюдателей второго отделения. Только после этого Жаров убавил пыл, закончив длинный монолог словами:

— Учтите, мальчики, не дай бог еще раз застану вас спящими на позициях. Все отделение выведу в траншею, и пусть тогда с вами разбираются ваши же друзья. Не думаю, что они будут в восторге от бессонной ночи из-за двух полудурков. А сейчас привели себя в порядок, надели на черепа защитные шлемы и в ячейки! Смотреть во все глаза! Здесь вам не гарнизон и не игрушки, здесь война кругом! Вопросы?

Вопросов у солдат не было.

Старший лейтенант отдал команду:

— По местам!

Солдаты заняли позиции.

Жаров, закурив, пошел к блиндажу.

Услышав приближение любовника, Валентина отпрянула от стереотрубы, через которую своими глазами наблюдала прохождение каравана. Она слышала, как старлей отвлек от ущелья солдат ночного караула. Теперь она понимала схему пропуска нарушителей границы и отдавала должное изобретательности оборотня Жарова.

Начальник поста заглянул в блиндаж. Осветил фонарем ложе на полу. Ничего подозрительного не заметив, закрыл дверь и продолжил путь к позициям первого отделения, где его ждал сержант Мансуров.

Валентина, совершенно утратив чувство самосохранения, вновь вскочила с пола и направилась к выходу, попутно захватив с собой одеяло. Она вышла из блиндажа и юркнула в первую же пустую стрелковую ячейку, забившись в самый угол. Отсюда она могла слышать все, что происходило на позиции первого отделения. Или почти все. Валентина не могла ответить, почему поступает так безрассудно, но что-то заставило ее действовать так, как она действовала.

Мансуров встретил взводного у капонира БМП, в котором находился рядовой Демидов, солдат, преданный Жарову, явившийся их подельником. Жаров спросил: