трясла им в такт какой-то песне, звучавшей у нее в голове, а Сраська не сопротивлялся и вообще, как видно, получал от такой расправы определенное, хоть и не самое пристойное удовольствие. Впрочем, кто бы его не получал…

За всем этим Уруськиным беспокойством с интересом наблюдал Пузырь. Уруська покосилась на него, перехватила серьезный исследовательский взгляд.

– Что? – весьма грубо спросила Уруська. – И тебя залохматить?

Пузырь открыл было рот, чтобы ответить, но тут снаружи, с козлов, послышался голос Трофима:

– Стой, куда полез?! Зверь бестолковый, вернись обратно!

– Что такое? – поинтересовался Пузырь, пододвигаясь к пологу.

– Лишайному опять дурь голову отбила, – сказал Трофим. – По лошадям ходит.

– Ага, – Пузырь кивнул сам себе, будто только этого и ждал, и спросил: – А сам пройтись не хочешь?

Трофим ответил не сразу, он замешкался, и лошади от этого сбились с шага.

– Да вот, – наконец ответил Трофим, – гляжу, конечно, любопытно…

– Это потому, – сказал Пузырь, – что волшебная птица близко. Все сдуру сходим.

Вскоре телега выехала на тропинку. Слева, у леса, были какие-никакие поля, а дальше, развалившись на берегу Хвырки, лежала деревня Косоватая. Называлась она так от неровного речного берега, из-за которого все избы, хоть их и строили прямо, с течением времени начинали клониться на зыбкой земле в одну сторону или в другую. Впервые приезжавшим в Косоватую не надо было меда-вина, чтобы почувствовать себя захмелевшими.

Впрочем, коты оказались в смятении еще до того, как доехали до первых дворов. На дороге, как показалось сначала, валялся мертвый мертвец. Коты насторожились и подъехали ближе. С одной стороны их страхи несколько развеялись, с другой усилились. Мертвец, к счастью, был всего лишь пьяным пьяницей, но лежал он не один – вся дорога была обсыпана упившимися вусмерть крестьянами! Они валялись так и сяк наперекосяк, сикось-накось, кто ногами кверху, кто рожами в лужу, кто в одном белье, кто друг на друге. И если на дороге лишь некоторые шевелились еще кое-как, то на расчищенном от леса поле творилась чистая (или, точнее, грязная) оргия!

Трофим прищурился, глядя на происходящее. Замер и Лишайный. Он остановился на лошадиной спине и пытался понять – чем таким заняты люди и почему они хрюкают.

Из-под навеса высунулся Пузырь, хмыкнул задумчиво.

– Что там такое? Что за звуки? – спросила Уруська. – Как будто в свинарнике ворота не заперли…

Она сидела внутри фургона и дергала Сраську за лапу. Сраська отбивался спросонья.

– А это правда, – спросил Пузырь, – что у людей за один раз рождается всего один котенок?

– Обычно один, – ответила в недоумении Уруська.

– Хорошо, – серьезно произнес Пузырь. – Будь люди котами, после того, что сейчас делается на этом поле, родилось бы целое войско, а так будет всего-то человек двадцать или двадцать пять…

Уруська скривилась.

– Что там такое делается? – опять спросила она. – Только не отвечайте.

– Как бестолково все у людей и сложно, – вместо ответа сказал Трофим. – Рождается всего один, а трудятся сразу трое-четверо. Вон там вообще впятером…

– Фу! – Уруська перекосилась лицом и потащила Сраську за обе задние ноги. – Скажите мне, где вы это видите, чтобы я повернулась спиной.

– Там их шестеро, – поправил Трофима Пузырь.

Уруська закатила глаза.

Попетляв полчаса вокруг разбросанных на дороге людей, кошачья повозка въехала в деревню. Впечатленные колдуны молчали и насторожено глядели по сторонам.

Все здесь выглядело не по-людски…

Избушки, покрытые белоснежной резьбой, будто сияли. На окнах – горшки с распустившимися цветами, на заборах ровные, как одна, жерди, ни одна калитка не скрипит. Листья на деревьях были такими нарочито зелеными, что болело в глазах. От кричащей голубизны неба все кругом отдавало синим и вообще приобретало неестественные оттенки. Так, на крыльце одного дома стояли фиолетовые горшки из глины, а на стене были какие-то непонятные сиреневые пятна. Над колодцем висел непокрашенный, но при этом красный ворот, а у забора бегала развеселая лошадь чистого зеленого цвета! Деревня выглядела как рисованная лубочная декорация какого-то никудышнего театра…

Повозка невольно замедлила ход у свинарника, где свиньи давали концерт… Хряк с серьезным выражением на роже лупил копытами по ведру, лупил более-менее ритмично и с увлечением, а дюжина свиней крутилась вокруг него на месте, гоняясь за собственными хвостами. Несмотря на оглушающие сказочные цвета (свиньи были красные, желтые, зеленые, синие…), выглядела эта картина зловеще.

Дальше через забор мужики играли в бабки. Все косматые, все пьяные, крестьяне стояли полукругом и бросали на землю овечьи кости. Глаза у всех – темные, слезящиеся, зрачки дергаются, как в бреду, руки трясутся, ноги держат из последних сил. Мужики толкаются и не падают потому, что в падении натыкаются на других.

Потом и того хуже – драка. Трактирная братия грудилась под дубом и мяла друг другу носы. Дрались вяло, но вроде как насмерть, потому что по измочаленным и истоптанным физиономиям видно было, что мутузились мужики давно. Некоторые подходили, получали свое, отходили, отдыхали и снова шли в бой. Некоторые валялись под ногами. Некоторые просто стояли в стороне – не в силах больше поднять рук.

Через дорогу ругались женщины. Они пока не тягали друг друга за волосы и другие выпирающие части тел, но говорили такие обидные вещи, что коты задержались послушать.

– Корова дойная! – кричала одна другой. Женщина держала полотенце и то взмахивала им, то упирала руку в широкий бок. – Да чтоб тебе, шафурка толстозадая, весь нос развезло, как баклажан сопрелый!

– Ой, на свое гузло погляди, свынюка обжорная! – отвечала вторая. Эта тоже нервничала и то лезла на ограду, то отступала. – В свинарник тебя, потаскуху, сунуть, там с товарками своими тарабанькай, ага!

– Еще б кого свиньей называла! Рыло ходячее! Ты своими жирными окороками, поди, уже все ступеньки на крыльце перетрескала!

– Да чтоб вам в омут провалиться, куры злоедливые, когда ж вы кончите свой поганый ор, а? – вступила третья, и коты догадались, что с похожими словами она влезала в драку периодически, чтобы не отставать от подруг. – У меня от вашего скрежета противного в печке суп спортился, чтоб вам его в одно место засунуть!

– Провались ты со своим супом в помойную дырку, киловатая, – огрызнулась одна из спорщиц. – Не суйся в дело, пока люди по-человечески разговаривают, козявина слизкая!

Тут кто-то вывалился из-за куста и грохнулся в кошачью повозку головой. Перепуганные колдуны подпрыгнули, Сраська сразу юркнул под тряпки, а Лишайный машинально упал на руки Уруськи. Когда Трофим оглянулся, никого рядом не было, но по дороге скакал и поворачивался в воздухе козел. А на козле сидел волк. То есть – шварзяк, как бы волк, но все-таки человек. Или