– Ведьма начисто ошалела, – через силу проговорил он. – Я ее всем чем можно бил и взрывал – ей все равно. Надо ей меня слопать и все, ничего не волнует!

Тут опять затопали рядом шаги, и ведьма с вцепившимися в нее котами ворвалась обратно в дом. Глаза у нее – озверевшие, пальцы как ветки. Трофим возился у нее в волосах, Сраська грыз под мышкой, а Лишайный бегал туда-сюда и не знал, что еще укусить.

– Никаким колдовством ее не возьмешь, ѬѼѦѤ҈Ѯ эту поношенную! – выругался Лишайный. – Я ей уже таких слов наговорил, что другому как топором в лоб, а она даже не смеется!

Ведьма подпрыгнула и ударила Трофима об полку, он ойкнул и свалился ей под ворот.

– Девка! – крикнул Пузырь Уруське. – Давай и ты помогай. Дай ей кулаками куда-нибудь!

– Я?! – запротестовала Уруська. – Я же девушка!

– Мало ли у кого какая беда, что теперь – сидеть и жаловаться? У меня вообще кулаков нету, а волшебство ей не вредит!

– Ох, ну, – расстроилась Уруська.

Она обернулась к ведьме, которая как раз колотила себе по плечам деревянным пестом, потому что там ползал Лишайный. Уруська с опаской подошла ближе, но и сделать ничего не успела – ни в глаз двинуть, ни под дых, – как ведьма вдруг зыркнула на нее и дала ногой по коленке.

– Ай! – воскликнула возмущенная Уруська и из мести шлепнула ведьму по лицу.

Удар этот, однако, вышел таким слабым, что его и пощечиной не назовешь. Старуха, занятая котами, обратила на него не много своего внимания, но тем не менее, когда Лишайный с плеч перелез на спину и ведьма принялась скакать, чтоб сбить с бедра Сраську, у нее освободились руки. Старуха взмахнула пестом, чтоб огреть Уруську по-людски, но тут за держащую дубину руку ее укусил Трофим. Злодейка вскрикнула и выпустила пест, а Уруська, напуганная тем, что ее чуть не угрохали по серьезному, стала махать беспорядочно кулаками и некоторые, как это ни странно, задевали старуху то по носу длинному, то по скуле, то по уху, то по кому-нибудь из котов.

Ведьма зарычала, окруженная недругами, и пошла на Уруську в мощную кулачную контратаку. Она колотила растерявшуюся девушку умело и методично – то по щеке заедет, то с другой стороны в бок даст, то по уху. Ух, ведьма! Видно – бывалая забияка! Уруська отступала в угол избы и сопротивлялась как могла – пока ее лупили кулаками, она пинала ведьму по бедрам, по икрам, потом изловчилась и врезала хорошенько в живот.

Ведьму теснили. Несмотря на все ее могучее искусство кулачного боя, враги превосходили числом. Она вернулась на середину комнаты, оглянулась, сошвырнула Трофима с руки на стену (а он тотчас прыгнул обратно на руку). Уруська стукнула ведьму по лбу, но попала не кулаком, а запястьем. Старуха озлилась, схватила стоящую в углу метлу и принялась с таким ожесточением чехвостить ей Уруську, что девушка отбежала обратно в угол комнаты. Ведьма не унималась и не отставала. Бранясь по-кабацки, она мутузила Уруську метлой по голове, по плечам, по груди и по бедрам. Получалось это у нее так ловко и умело, что по нежным верхним частям тела она лупила колючими прутьями, а когда нужно было бить по ногам, она тут же переворачивала метлу и гвоздила рукоятью, чтоб больнее. Но эта же боевая ловкость сыграла с ней в конце концов злу шутку!

Когда она в очередной раз перевернула метлу рукоятью к Уруське, сбитый с бедра ведьмы Сраська вскочил на табурет, прикоснулся к прутьям лапой и сказал:

– Тя!

И в тот же миг метла рванула вперед, как копье! Ведьма машинально вцепилась в рукоять. Метла промахнула мимо Уруськи, вышибла закрывшуюся наполовину дверь, и, увлекая обалдевшую старуху в ночной мрак, полетела к лесу. Однако, неуправляемая, она тут же врезалась в первое попавшееся дерево, отлетела от него, врезалась в следующее, отскочила, снова ударилась в ствол. Ведьму швыряло вместе с метлой туда-сюда, пока она в конце концов не свалилась где-то в чаще на муравейник.

– Страсть какая! – задыхаясь проговорила побитая Уруська, глядя в распахнутую дверь. – Что это за бабка придурковатая?

– Зануда, – сказал Пузырь. – Недавно по лесу пролетала волшебная серая птица. Прыгала с ветки на ветку…

Глава шестая. Попалась, засранка!

Уже солнце полезло, пыхтя, по небосводу, уже вновь покатила кошачья повозка по заросшей полевой тропке, уже вновь зажужжали мошки разные крылатые в траве, а Уруське, сидевшей в фургоне, все не давало покоя ночное мордобоище.

– Объясните мне по-человечески, – говорила она с серым лицом, – вот стала ведьма занудой, почему поэтому ее колдовство не берет?

Хоть повозка и скрипела, и шуршала, и скакала на кочках и ухабах, внутри лишь несильно покачивало из-за толстого слоя наваленных как попало тряпок. От спящего Сраськи наверху торчал один зад, Лишайный мыл ноги языком, но чище они не становились.

– Что непонятного? – Пузырь возился у ящика с колдовскими припасами, что-то там доставал, нюхал, смотрел и совал обратно.

Можно было подумать, что он наводит порядок. Возможно, Пузырь и сам думал, что занимается уборкой. На деле же он лишь поднимал кошачий хаос до нового уровня, и содержимое колдовских шкатулок после всех действий Пузыря оказывалось лишь в большем беспорядке, чем было прежде.

– Ничего не понятно, – призналась Уруська.

– Может, это потому, что ты тоже – зануда? – Пузырь повернулся к ней и посмотрел сверлящим взглядом.

– Я тебя сейчас в какое-нибудь покрывало замотаю, – ответила Уруська со сдвинутыми бровями.

– Ну-ну, – попытался сбавить напряжение Пузырь.

– А потом пяткой затолкаю это покрывало в самый угол.

– На вот, успокойся, – Пузырь протянул Уруське копченую рыбью голову. – Поешь, поспи, злая зануда.

Солнце все выше и выше поднималось по небу. Иногда в такие часы думаешь – а не сорвется ли оно, глупое, не грохнется ли на голову? Больно будет. Ах, солнце, сиди за него, тревожься…

Степь потихоньку отступила. Теперь с одной стороны от повозки шелестел пушистый и сияющий лес, а с другой то показывалась, то пропадала речка Хвырка, Хвырка-речка. Себе на уме, она текла, где ей вздумается, текла по всей Ниме то тут, то там, как будто навеселе. Ехидная и игривая, она могла перегородить дорогу путнику, где бы он ни шел, а потом вдруг отвернуть так, что и не найдешь ее.

Уруська все ерзала, хмурилась, косилась на всех недовольно. Потом вынула из берлоги Сраську, стала чесать его машинально, трепать вверх-вниз, мять, крутить. Она то наматывала его хвост вокруг своих пальцев, то