Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо держать все под контролем».
«Под контролем» дважды подчеркнуто. Даже страница порвалась — так сильно нажимали на ручку.
Буквы расплываются перед глазами. К.- это Кассель, а видео — про крышу. Ф. — Филип. А., наверное, Антон — Баррон про него писал и раньше. Д.? Понял! Дед. Л.? Лила? Но ведь тогда получается бессмыслица.
Снова проигрываю ролик. Сцену за сценой. Лиц почти не разглядеть: камера движется слишком быстро, изображение смазанное. Среди учеников Лилы точно нет. Никакой мертвой девчонки. Обычные школьники. Ошейник?
Ошейник на кошке?
«Только ты можешь его снять».
Идиотство какое получается. Ухмыляюсь как дурак.
Где ванная? Надо бы сполоснуть лицо. Меня останавливает резкий запах. Заглядываю в комнату — пусто, посередине у окошка стоит открытая клетка. В ней разбросаны пожелтевшие клочки газеты. Пахнет кошачьей мочой. Обрывков много — как будто животное долго держали взаперти и не убирали за ним.
Вглядываюсь, затаив дыхание. К прутьям приклеилось несколько белых шерстинок. Пятясь, выхожу из комнаты.
Баррон теряет память. И Маура. И я, видимо, тоже. Не помню, как убил Лилу. Не помню, как попал на крышу. Не помню, куда делся амулет.
Допустим, кто-то крадет воспоминания. Логично.
Допустим также, кто-то наслал тот сон, где кошка просит о помощи. Проклятие. Если так — надо было до меня дотронуться, без перчаток. Белая кошка спала в моей кровати, значит — дотрагивалась. На видео — тоже она.
Сон наслала кошка?
Нелепо. Животные не сочиняют музыку, не пишут стихи и проклятия, разумеется, не насылают.
А если это на самом деле девчонка? Мастер сновидений. Лила.
Тогда выходит, у меня не просто украли воспоминания об убийстве. Все было совсем по-другому. Выходит — она жива.
Бежевая плитка в ванной почему-то выглядит знакомо, но я как будто смотрю не с той стороны.
Получается, белая кошка — Лила? Сумасшествие. А Баррон все время держал ее здесь взаперти? Еще более дико. Неужели я никого не убивал? Эта мысль окончательно выводит меня из равновесия. Что же делать?
Смотрю на свое отражение: волосы всклокочены, вместо глаз две черные кляксы. Страшно ли мне? Убийца я или нет? Не поехала ли крыша?
В зеркале виден краешек ванной. От неожиданно нахлынувшего чувства дежавю кружится голова. Спотыкаюсь и чуть не падаю.
Я бился в воде, руки превратились в щупальца, потом в морские звезды, потом в извивающихся змей. Все шло не так. Я разваливался на куски, голова ушла под воду и…
Опять что-то забыл?
Скорчившись на полу, протягиваю руку к водопроводному крану. Почему-то кажется, что точно знаю, какой он на ощупь. Память окончательно сходит с ума, на реальность уже совершенно не похоже: вспоминаю, как вместо пальцев выросли черные изогнутые когти.
Меня захлестывает нестерпимый животный страх. В голове стучится одна-единственная мысль: нужно выбираться отсюда. Спешу на улицу, почти на автопилоте запираю дверь на замок, сажусь в машину и пытаюсь успокоиться. Глупый ребенок спасается от воображаемых привидений. Съедаю шоколадку, вкуса не чувствую — словно во рту песок, но все равно прожевываю и глотаю.
Надо во всем разобраться.
В воспоминаниях зияют черные дыры, но сколько я ни пытаюсь сосредоточиться — без толку.
Тут требуется мастер. Чтобы задавал поменьше вопросов и помог сложить воедино отдельные кусочки, увидеть картину. Поворачиваю ключ зажигания. Съездим-ка на юг.
Магазин на шоссе № 9, в общем-то, и не магазин вовсе, а настоящий блошиный рынок — десятки маленьких лавочек теснятся прямо внутри огромного, похожего на склад здания. Мы с Барроном вечно уламывали деда или Филипа отвезти нас туда, а потом целый день болтались среди прилавков, разделенных плотными занавесками, уплетали хот-доги, покупали дешевые ножики и прятали в сапогах. Там еще одна девчонка торговала соленьями из большой бочки, Баррон сразу же отправлялся с ней любезничать, а сам потом ворчал, что ему приходится со мной возиться.
Ничего вроде не изменилось. Перед входом большой ящик с пасхальными корзинками, рядом продавщица. Кроличьи шкурки — три на пятерку. Какой-то парень явно нацелился стащить парочку.
Вхожу. От запахов съестного начинает урчать в желудке. Иду мимо лотка с бумажниками из кожи угря, мимо прилавка с тяжелыми серебряными кольцами и оловянными драконами. В самом конце ряда расположились предсказатели — бархатные юбки, меченые карты. За пять долларов можно узнать, что «иногда вам одиноко даже среди друзей», или «страшная потеря сделала вас необычайно чувствительным», или даже что «вы обычно застенчивы, но скоро окажетесь в центре внимания».
В Джерси полно таких местечек. Это ближайшее, всего в двадцати милях от Карни. На самом-то деле предсказатели продают амулеты, так и зарабатывают на жизнь. Амулеты делают ушедшие на покой мастера. Тут даже можно краем глаза увидеть некоторых — предлагают свои услуги: у них можно заказать недорогое проклятие в обход криминальных кланов. А талисманов много, и они, как правило, работают, в отличие от тех, что продают в больших торговых центрах и на заправках.
Подхожу к задрапированному цветными шарфами столику.
— Косая Анни.
Мне улыбается пожилая женщина. Один зуб у нее почернел, на лиловых атласных перчатках красуются пластмассовые и стеклянные кольца, несколько платьев надеты одно поверх другого, а к подолу пришиты маленькие колокольчики.
— Кассель Шарп. Как мама?
Анни торговала волшебными побрякушками задолго до моего рождения. Старая школа, конфиденциальность, а это важно, ведь я никак не могу разбрасываться даже теми скудными крохами информации, что у меня есть.
— Сидит. Поработала неудачно над одним богатеньким парнем.
Вздыхает. Анни из моей реальности, ей такое рассказать не стыдно, она не будет удивляться, как, например, одноклассники. Наклоняется вперед:
— Выйдет скоро?
Киваю. Хотя кто знает? Мама продолжает стоять на своем: мол, ничего противозаконного не совершала (ну конечно), обвинение строится на предрассудках и пустой болтовне (а вот в это уже вполне можно поверить) и после апелляции все пойдет по-другому. А слушание между тем все откладывают.
— Скучаешь?
Снова киваю, но и тут полной уверенности нет. Сейчас-то она далеко и не может чуть что поставить все с ног на голову. В тюрьме мама просто благосклонный, хоть и тронутый чуток, глава семьи, а дома сразу снова превратится в деспота.
— Мне нужен талисман, а лучше парочка. Для памяти. Только настоящие.
— Настоящие? А ты думаешь, я какие продаю?
— Не думаю, а знаю, — улыбаюсь я.