Снова темнота. Сухая, тёплая, расчерченная тусклым светом из щелей между половицами. Внизу запах пропитанной мочой соломы и прелого тряпья, но если привстать на колени и, сдерживая кашель от пыльных досок, глубоко вдохнуть жёлтый воздух поверхности, можно учуять аромат парного молока и пряных трав, развешенных по углам белёной комнаты.

Мир Аринда всегда делился на «внутри» и «снаружи». Даже когда он узнал, что поверхность огромна и простирается далеко за пределы дома, в подполе которого ему довелось прожить почти пять лет. Проникавшие снаружи полосы света подсвечивали замершие на разных уровнях пылинки. Половицы дрожали, скрипели, и по шагам Аринд точно знал, идёт ли это мать или старуха-знахарка ковыляет от полатей к окну.

Картинка задрожала и сменилась. Её заполнил гуляющий по дому сквозняк. Сырой запах леса и стук дождя по крыше. Треск поленьев в очаге, широкая спина отца, вытряхивающего над топкой остатки светочной крошки из мешка. Белое, слепящее пламя. Закопчённый котелок с похлёбкой и уютное молчание.

Следующий виток вёл в сумеречные коридоры подземелья. Зенфред видел решётки карцеров, зловонные камеры, закорючки и похабные рисунки на стенах, легионы упившихся крови клопов, десятки трупов, свежие земляные ямы, телеги и движение колёс к одному и тому же выходу. День за днём, тело за телом.

Вся жизнь Аринда была как на ладони, особенно теперь, когда, стараниями Зенфреда, образы сменяли друг друга в правильном порядке и складывались в цельную картину. Зенфред судорожно дышал, точно человек, долгое время пробывший под водой. Чужая темнота тяготила его, а внутри Аринда она обитала всюду. Особенная для каждого места, наполненная разными образами и запахами, звучащая сотнями голосов и неизбежно напоминающая дни в подземелье Академии, ночь гибели Вельмунта и душный трюм корабля.

Источник Аринда был изрешечён нитями, но Зенфред и не думал оставлять его в покое. Он уже пробовал забираться в сознания всех, кто находился поблизости, но в другие Источники нити проникали с большим трудом и расходовали много сил. Зенфред скоро заметил, что с каждым разом они входят в один и тот же сосуд легче и быстрее, и остановился на сокамернике.

Он коротал время за чтением чужих воспоминаний, но на деле ждал, когда кто-нибудь придёт за ним. У приверженцев отца оставалось немного времени, чтобы собрать солдат и магов, устроить восстание, штурмовать храм и вызволить Зенфреда. Он до сих пор не представлял, чем отец заслужил смертную казнь от руки не чаявшего в нём души Майернса, и надеялся на появление множества несогласных, как среди народа, так и среди знати.

Голова наливалась свинцом. Зенфред потёр пульсирующие виски и нехотя взглянул на свой Источник. Лишняя энергия продолжала высвобождаться и разрушать тело, но он чувствовал только неприятное покалывание в груди и редкие волны жара. Нити расходились в разные стороны, и Зенфред вдруг заметил, как несколько тянутся от солнечного сплетения к ключицам и шее. Проследить их путь дальше было невозможно, но они наверняка шли к голове, оттого её так распирало с момента открытия.

Зенфред поколебал светящуюся паутинку, и грудь рвануло болью. Он сжался и резко выдохнул. Книги и свитки с именами почивших адептов, разорвавших каналы, больше не казались выдумкой. Всё это время Источник сдерживал боль, и нетрудно было догадаться, что защита исчезнет, как только энергия истощится.

Подумав о скорой смерти, Зенфред не почувствовал страха. Он уже давно не испытывал неприятных ощущений, но только сейчас обратил на это внимание. Должно быть, причина заключалась в магии. Зенфреду тотчас захотелось подтвердить возникшую догадку. Он посмотрел на уснувшего Аринда, высвободил нить и осторожно скользнул внутрь Источника. Тонкий поток легко пробрался в ткань сосуда, но не остался на месте, собирая обрывки воспоминаний, а, ведомый волей Зенфреда, поднялся к голове.

* * *

Аринд не верил ни одному слову сокамерника, нутром чувствуя исходившую от него опасность. В чём она заключалась, Аринд не знал. На вид это был неуклюжий парень с ладонями без единой мозоли, наверняка ни разу в жизни не державший в руках меч.

Аринд сглотнул, чувствуя подступивший к горлу ком. В последнее время запахи казались невыносимыми. Отец часто говорил, что у Аринда звериный нюх. Даже Саор удивлялся, когда ученик, разбирая бумаги в архиве нижнего этажа, замечал, как из лаборатории тянет горелым. Теперь вонь нужника, пота и прелой соломы вызывали постоянную тошноту. В те редкие часы, когда она отступала, Аринд забывался сном, но просыпался измученным и разбитым. В воздухе витала тревога. Он ощущал на себе взгляд Зенфреда, даже когда тот сидел с закрытыми глазами: дремал или думал о своём.

После очередной тревожной полудрёмы Аринд проснулся весь в поту и, перетерпев внезапно возникшую головную боль, заставил себя немного поесть. Хлеб давно высох и пах плесенью, но Аринд жадно разгрызал его и запивал водой, от которой во рту оставался неприятный привкус.

Это была не первая в жизни голодовка, но она давалась тяжелее предыдущих. Легче было, даже когда отец поздней осенью на две недели оставил его одного в лесу без огня и еды. Аринд страшно мёрз и делал никудышные ловушки, но всё же выжил, научившись разжигать костёр из сырых дров, ставить силки и есть всё, до чего получалось добраться.

– Ты не думал сбежать отсюда? – спросил вдруг Зенфред.

– Отсюда нельзя сбежать, – ответил Аринд после некоторого молчания.

Кому, как не ему, работнику тюрьмы, было знать о всех тонкостях побегов.

Зенфред нахмурился и неуверенно пожал плечами.

– Будь у меня такие жилистые руки, я бы попытался задушить цепью кого-нибудь из надсмотрщиков и достать ключи, – сказал он.

– Они не носят с собой всех ключей. Только те, которыми отпирают решётки.

– А от кандалов? Их хранят где-то отдельно? Может, есть способ как-нибудь снять без ключа?

Аринд отрицательно помотал головой. Отец научил его многому: расковывать, перепиливать, разрубать цепи, вырывать железные штыри, не слишком крепко всаженные в стены, но искусством заменять ключи тем, что попадётся под руку, он не владел.

Зенфред тяжело вздохнул.

«Какая незадача, – пробормотал он. – Что ни шаг, то преграда. Судьба как будто пытается уверить меня, что я зря пошёл против её воли».

Аринд наблюдал за ним с любопытством. Губы Зенфреда не шевелились, когда он говорил, но слова было слышно отчётливо. Летфен частенько проделывал подобное, и Аринд привык к чревовещанию. Зенфред удивлённо посмотрел на него и, всё так же, не размыкая губ, спросил:

«Ты слышишь меня?»

Аринд кивнул. Разумеется, он слышал каждое слово. Пять лет жизни, проведённые в темноте подвала, тишина лесной глуши и подземелий сделали его слух острым, как у слепца. Аринд мог различить даже самый тихий шёпот. До сих пор ещё никому не удавалось подкрасться к нему незамеченным.

Зенфред вернул лицу прежнее непроницаемое выражение и придвинулся, насколько позволяли цепи.