– Тринадцать обрядников, – вздохнул Марн, отирая ладони о зелёную робу, через отверстия которой в некоторых местах проглядывала нательная рубаха. Его лысая голова блестела от пота, точно смазанная маслом. – И всех надо вымыть, натереть благовониями, нанести обрядовые знаки и одеть, как полагается. А нас всего трое. Благо, с тобой четверо, – он обернулся к Глоди с благодарной улыбкой и пригляделся. – Твоё лицо мне знакомо.

– Я раньше была здесь послушницей, глава Марн. Мела пол и мыла посуду.

– Вот оно как! – Священнослужитель казался искренне обрадованным. – Постой-ка, не ты ли та девочка, просившаяся домой следить за больным братом?

– Она самая, глава Марн.

– Как он?

Глоди потупилась.

– Я не виню тебя, – Марн положил руку ей на плечо. – Ты молода и должна строить жизнь и семью. Уверен, ему не так уж плохо в Доме неразумных.

– Я никогда не отдала бы его в Дом неразумных! – воскликнула Глоди. – Там их приковывают цепями и держат в нишах крепостных стен, где нельзя даже разогнуться, кормят прелым зерном или морят голодом, а ещё бьют, думая, что так выведут скверну.

– У лекарей свои методы, и мы не в праве их порицать, – холодно заметил Марн. – Так где же он теперь?

– Отошёл к Создателю нашему.

– Не печалься. Создатель принял его и избавил от скверны.

Глоди кивнула.

– Послушники прислуживают прибывшим господам? – тихо спросила она.

– Так и есть. – Марн достал шёлковый платочек и промокнул лицо.

Он сильно потел, хотя каменные стены коридора сохраняли прохладу.

– Пойдём в нижние комнаты, поможешь приготовить всё к началу, и будем выводить по одному. Как хорошо, что ты была здесь раньше, мне не придётся многое объяснять.

Уходя, Глоди мельком глянула на Аринда. В её глазах страх смешался с сожалением.

Храм гудел, точно заполненный пчёлами улей. Всюду слышались голоса, гулкое эхо разбегалось по коридорам, отталкиваясь от стен и мраморных колонн. Клеймёные, от которых прежде было мало шума, рыдали, молились и стенали.

Зенфред был особенно сосредоточен и молчалив. За всё утро от него не пришло ни единой мысли, на лице пролегла мрачная тень, и Аринд почти уверился в невозможности побега. В глазах Зенфреда тонула матовая чернота, не отражающая бликов пламени. Наконец он глубоко выдохнул и схватился за голову.

– Демон их забери! – прошептал он вслух срывающимся голосом. – Если бы не треклятый барьерщик, я мог бы попробовать добраться до этой змеи.

Аринд помрачнел, вспоминая перерезанное горло учителя и насаженную на пику голову отца. В момент, когда Эсанора стояла возле камеры, ему хотелось провалиться под землю, чтобы никогда больше не видеть её лица и не слышать голоса.

«Аринд, – мысли Зенфреда вырвали его из оцепенения. – Коф и Шейн, похоже, больше не придут. Вечером за нами явятся другие люди. Я не уверен, что смогу управлять ими. Нас поведут в обрядовую комнату. Попробуем сбежать из неё. Там должно быть меньше стражников и легче спрятать тела. Если их найдут в коридоре, будет плохо».

Аринд молча кивнул. Признать, ему было всё равно, что делать. Не хотелось только оказаться на арене перед Эсанорой, уже насладившейся казнью отца. Толпа означала страх, шум и оцепенение. Так уже было, когда чистильщики ворвались в Северную тюрьму и на глазах Аринда перерезали горло учителю, который пытался защитить его и даже облил кого-то припрятанной в рукаве кислотой. Немощный старик смог гораздо больше, чем крепкий юноша, которого учили сражаться и не бояться боли, и это даже лучше, что к моменту последней встречи с отцом глаза Редорфа уже не могли видеть.

«Забудь о страхе, – вмешался Зенфред. – Если хочешь, чтобы они на том свете радовались за тебя, ты должен выжить».

Аринду вспомнился холодный полумрак подземелья и хромающий Редорф со связкой факелов, которыми предстояло заменить отсыревшие.

– Все подохнем рано или поздно, – сказал он тогда, бросив тяжёлый взгляд на распластавшихся за решётками заключённых. – Когда подохнешь, всё закончится. Не сможешь ни видеть, ни чувствовать ничего. Будешь валяться и гнить, так же, как они.

«Нет никакого того света, – подумал Аринд. – Мёртвые слепы, и им нет дела до живых».

Пальцы нервно перебирали звенья цепи. Зенфред устало вздохнул и отёр пот со лба, его глаза снова стали светло-коричневыми.

– Давай просто выберемся отсюда, – сказал он. – Я готов умереть где угодно, хоть в трёх шагах от храма со стрелой в спине, но только не на арене. Моей семье хватило позора.

Из камеры их вывели последними. К тому времени храм облачился в вечерний полумрак. Центральный зал, по которому шла процессия, занимал высоту пяти ярусов и пронизывал здание от снования до шпиля главной башни. Сквозь многочисленные окна в барабане купола проникал ветер, и рождаемый им звон сфер у самой вершины напоминал звук столкновения хрустальных бокалов. Потолочные витражи роняли на пол цветные пятна. Оплетённые каменным кружевом белели в окружении светочей колонны. Мерцали своды, украшенные мозаикой из кусочков бледно-голубой и синей смальты.

«Зачем люди строят такие громадины? – подумал Аринд. – Это дом для великанов, а не для муравьёв вроде нас».

«Храмы возводятся, дабы внушать людям трепет и показывать, что каждый из нас лишь песчинка, сотворённая божественной дланью», – повторил Зенфред слова кого-то из священнослужителей, услышанные в детстве.

«И где здесь боги? Я ещё не увидел ни одного».

«И не увидишь. Нет никаких богов».

«Тогда зачем всё это?» – Аринд пытался прочесть письмена, испещрявшие мраморные плиты пола.

Зенфред задумался, вслушиваясь в пение сфер.

«Слабые люди предпочитают самообман. Всегда легче верить, что твоя судьба в руках кого-то неведомого. Боги – лучшее оправдание для трудных времён».

Процессия двигалась молча. Впереди с фонарём в руках торжественно шествовал глава Марн. Зенфред старался разглядеть боковые выходы, но солдаты окружали их плотным кольцом.

Обрядовая комната располагалась на нижнем этаже рядом с порталом, ведущим на арену. Лестницы и плутание по ярусам остались позади, но стало больше стражи и послушников.

По приходу часть солдат осталась снаружи, двое вошли внутрь вслед за Марном и встали у двери. Пленники оказались в келье без единого окна, согретой золотистым маревом десятка свечей. Вода в неглубоких чашах источала аромат цветов и мятных трав. Впереди высилась громада шкафа, занимавшая всю стену напротив входа. Возле длинного стола стояли двое мальчишек со стопками одежд.

«Теперь нас обмажут цветной глиной и нарядят в шутовские балахоны», – с отвращением подумал Зенфред.

Глава Марн подошёл к одной из чаш и опустил в неё палец.