Всего мгновение я испытывал это потрясение, а у нее было лишь мгновение, чтобы засвидетельствовать мой ужас и насладиться им. Потом мой трюк сказался на мне самом. Пламя с нее перекинулось на меня, ибо душа-то у меня по-прежнему была, только она-то и позволяла мне оставаться здесь, на земле. Мою душу охватило пламя, и затем я почувствовал жар внутри, где прежде была пустота и этот холод, где должно было быть сердце. Пламя разгоралось в моем древнем поскрипывавшем теле, это пламя превратило мой скелет в золу. Невозможно передать словами агонию, когда тело горит внутри, невозможно передать ощущение, что ваша душа пожирает тело, в котором вы обитаете. О, это пытка, пытка, в которой умерли бесчисленные мои жертвы! Я открыл рот, чтобы закричать, и знал, что пламя вырывается между моими гнилыми зубами. То, что я видел, плясало и мерцало в огне, а эта женщина, усмехаясь, смотрела на меня сквозь языки пламени.

– Долго, ох, долго желал я отомстить тебе, Скаредный Джек.

На моих глазах ее лицо стало гнить. Глазные яблоки выпучились из гниющих глазниц, губы почернели от запекшейся крови, мышцы судорожно сократились, кожа покрылась пузырями и позеленела. Так она превратилась в ужасный смеющийся труп.

– Дьявол не любит, чтобы его обманывали, – ликуя, сказала она.

Тело мое распадалось на части, превращаясь в пламя.

Дьявол взял горящий кусок плоти и поместил его в фонарь, который вырезал специально для меня. Я был странным бесформенным сознанием в оранжевой тыкве и тогда с ужасом подумал, что уж не остаются ли каким-то образом живыми души, взятые мною для разжигания фонаря, пока я их ношу в нем? Уж не вынуждены ли они были переживать то же, что пережил я, и мучиться, пока теплится пламя?

Мне не пришлось долго размышлять об этой ужасной возможности, ибо дьявол наклонился и задул мой свет.

И теперь, потушенный, я все еще существую, по-прежнему существую в первобытной чистилищной тьме и так буду существовать вечно. Ни мертвый, ни живой, но бестелесное сознание. Пожалейте меня, смертные души, ибо хоть вы и умрете и некоторые попадут в злосчастную яму отчаяния, известную как ад, вы никогда не узнаете ужаса и бесконечного безумия вечности, как я, Джек из фонаря!

Гарт Никс работал литературным агентом, консультантом по маркетингу, редактором, рекламщиком, представителем книготорговой организации, букинистом, а также служил на полставки в резерве австралийской армии. Среди книг, написанных Гартом, удостоенные премий циклы «Старое Королевство»; научно-фантастические романы Shade’s Children и A Confusion of Princes; многочисленные книги в жанре фэнтези, среди которых «Тряпичная ведьма», шеститомник Seventh Tower, серия «Ключи от Королевства» и недавно опубликованный роман Frogkisserl, по мотивам которого Fox Animation и Blue Sky Studios создают мультипликационный мюзикл. Гарт Никс также является соавтором сериалов Шона Уильямса «Звери-воители», Trouble twisters, Have Sword, Will Travel. По всему миру продано более пяти миллионов книг Гарта, они входили в списки бестселлеров The New York Times, Publishers Weekly, USA Today, The Sunday Times и The Australian. Произведения Гарта Никса переведены на сорок один язык. Он живет в Сиднее, Австралия. Его можно найти в Сети: www.garthnix.com, www.facebook.com/garthnix и @garthnix.

«The Seventeen – Year Itch» by Garth Nix, copyright ©2017 by Garth Nix. Used by permission of the author.

За полтора месяца до Хэллоуина

– Это что такое?

Новый главный врач больницы заглянул за изогнутую дверцу в полость сферы диаметром около трех с половиной метров из твердой стали, которая стояла посередине пустой комнаты. Этот любопытный объект выглядел как батискаф или водолазный колокол, странным образом оказавшийся вдали от моря. Что только добавляло загадочности, его интерьер был полностью отделан своего рода резиной или другим пенистым материалом. В самой сфере сильно пахло застарелыми испражнениями.

– На плане этажа указано, что здесь располагается «Особая смирительная камера Броуварда», – ответил помощник главного врача, молодой человек по имени Роберт Кеннет, недоучившийся врач, надеявшийся сделать новую карьеру в больнице. В своей нынешней должности – в учреждении для смирения и вытеснения памяти криминально-безумных – он пребывал на два месяца дольше, чем доктор Орандо, главный врач, которая прибыла сюда в предыдущую пятницу и теперь заглядывала в каждый уголок и трещинку в больнице, которая была выстроена в три приема: 1887, 1952 и 1978 годах.

– Что это значит?

– Гм, не знаю, – сказал Кеннет. – Гм, у нас есть пациент по фамилии Броувард. Так я думаю.

– Что можете сказать об этом вы? – спросила Орандо, поворачиваясь к третьему участнику обхода. Семидесятилетний Темплар Макиндоу, старший санитар, был в то время самым пожилым сотрудником больницы и по особому разрешению работал после выхода на пенсию ввиду острой нужды в деньгах. Он знал все, что следовало знать о больнице, хоть и не всегда делился этими сведениями.

– Стивен Броувард, – сказал старик. – Сферу построили специально для него еще в сорок девятом. Тогда-то он и поступил сюда после того, что натворил.

– В тысяча девятьсот сорок девятом? Сколько же лет этому пациенту?

– Ох, он стар, – сказал Макиндоу. – Старше меня. Должно быть, девяносто пять, девяносто семь, что-то около того. Да вы видели его, мистер Кеннет. Охранники зовут его Обрубком.

– А, так это он, – сказал Кеннет, пытаясь и безуспешно не скривить рот. – Тот, у которого нет пальцев на руках и ногах.

– Пальцы на руках у него как бы есть, – невозмутимо сказал Макиндоу. – Только он отрезал их на уровне второго сустава. Но насчет пальцев на ногах вы правы.

– Членовредитель? – спросила Орандо с интересом клинициста. – Зачем он нам? И почему его здесь так долго держат?

– Убийство, – лаконично отвечал Макиндоу. – Серийные убийства. В шестьдесят пятом он погубил почти всех, кто был в лечебнице для душевнобольных в Уикшоу. Двадцать – тридцать человек.

– Что? – сказала Орандо и нахмурилась. – Не может быть. Я бы знала об этом хотя бы что-нибудь. У меня вторая докторантура по психологии серийных убийц. Я охватила всех, кто убил более десяти человек.

– Мне так говорили, – сказал Макиндоу с тем, что, как он надеялся, могло сойти за примирительное пожатие плечами. Он уже знал, что спорить с новым главным врачом не следовало, и ему было важно сохранить для себя нынешнюю работу в больнице. Хотя бы еще на несколько лет.

– А эта сфера?

– Сюда его сажали на Хэллоуин, – сказал Макиндоу. – В это время он бывал… особенно расстроен.

– Вы сажали туда пациента? – переспросила Орандо. Она выпрямилась в полный, впечатляющий рост и посмотрела на Макиндоу как на какое-то пакостное животное.

– Нет, – сказал Макиндоу. – Он сам себя туда сажал. Наутро перед Хэллоуином так кротко просил отвести себя в свою особую комнату и не выпускать оттуда до следующего рассвета. И так каждый Хэллоуин. Хотя насчет каждого семнадцатого он волновался особенно.