– Идите в главную палату на место, закрепленное за вами на случай пожарной тревоги, – сказала Орандо, схватила трубку телефона, находившегося у кровати, и набрала центр управления больницей. Никто не отвечал. Выждав шесть гудков, она положила трубку и набрала номер снова, нажимая на кнопки мини-фонариком в форме авторучки. На этот раз на звонок ответил запыхавшийся, явно растерянный охранник. Дежурить должны были двое, но многие сотрудники в тот день сказались больными, и Орандо собиралась это расследовать. Вероятно, люди хотели в праздник побыть с детьми, но уж она побеспокоится, чтобы за такой прогул, если не будет представлено уважительных причин, у них вычли дни из ежегодного отпуска.

– Говорит Орандо. Что происходит?

– Гм… сработали два температурных датчика в здании три, нет напряжения, и отключилась система видеонаблюдения во всем комплексе, что странно, она питается от независимой сети… Я не понимаю, что происходит, – сказал охранник. – Судя по пульту управления, все пожарные двери внутри здания заперты, городская пожарная и полицейская служба автоматически извещены. Я просто… гм… Сейчас сработал еще один температурный датчик в третьем здании…

– Объявите: здание три эвакуируется по плану, во всех остальных зданиях запереть входные двери, персоналу занять места, предписанные на случай пожара, – сказала Орандо. – Пусть ближайший санитар поможет вам проверить, все ли на месте, кто должен быть на работе. Затем пусть санитары вызывают на работу всех тех, кто сегодня не на дежурстве. Пациентов вывести на южную лужайку, как при чрезвычайной ситуации. Я направляюсь туда же.

Орандо положила трубку и посмотрела на Броуварда, потом на экраны приборов, чтобы убедиться, что он по-прежнему в стабильном состоянии. Он продолжал извиваться под ремнями, лязгал пряжками в такт звукам сирены. На мгновение Орандо подумала, не стоило ли эвакуировать и это здание тоже, но, поскольку автоматические пожарные выходы были закрыты, а в третьем здании со сравнительно недавних пор действовала система пожаротушения, она решила, что при необходимости времени для эвакуации будет достаточно и что гораздо лучше всем оставаться в здании, если нет реального риска задымления или пожара.

Естественно, она решила, что Броуварда лучше не перевозить, пока он находится под действием обезболивающих, и, хотя его состояние представлялось достаточно стабильным, могло потребоваться вмешательство врачей, что было невозможно на лужайке.

– Я скоро вернусь, мистер Броувард, – сказала Орандо. Она часто разговаривала с пациентами, даже с теми, кто бывал гораздо более сильно заторможен, чем старик, дергавшийся сейчас перед нею на больничной кровати. – Помните, у вас ничего не зудит. Нет нужды расчесывать. Расслабьтесь. Позвольте себе погрузиться в глубокий исцеляющий сон. Все…

В этот момент один из ремней лопнул, именно лопнул, раздавшийся при этом треск походил на выстрел. Орандо отпрянула, но сразу взяла себя в руки. Она подошла к кровати, взглянула на видеокамеру и убедилась, что случившееся записалось. Броувард освободил себе одну руку, и она тотчас оказалась у него на груди, обрубки пальцев стали скрести кожу.

Орандо поморгала. Под кожей того места, которое он отчаянно тер, появилось странное красное свечение. Несомненно, это был отсвет аварийной лампы, имевшей красный ободок.

Орандо подошла ближе, стараясь держаться в изножье кровати, вне досягаемости этой скребущей руки. Она долгие годы работала с опасными безумцами и не хотела рисковать, подходя слишком близко. Но у нее никогда не было такого очаровательного пациента, и она не могла не наклониться чуть вперед. Рассеянное красное свечение теперь стало яснее, как будто своего рода красная пыль поднималась между изувеченными пальцами старика…

Орандо не заметила, что затаила дыхание от восторга: она сейчас наблюдала не только случай, который должен был дать сильный импульс ее профессиональной карьере, но, вероятно, и материал для публицистической книги.

Она сделала вдох.

Через несколько мгновений ее пальцы стали подергиваться. В отличие от Броуварда они были длинными и с ногтями, покрытыми лаком и ухоженными. Но тем не менее ногтями.

Под кожей вдоль всей грудины у нее зачесалось. Она почесала одной рукой, но зуд не прекращался.

– Помогите, – застонала Орандо, забыв о Броуварде. Теперь во всем мире оставался только этот зуд. – Мне… нужна помощь!

Она выбежала из комнаты, расчесывая ногтями кожу и то, что находилось под ней. Подтеки крови поползли по ее блузке, жемчуг бус, которые были у нее на шее, омылся красным. Ее яростные движения порвали нитку, и бусины посыпались на пол.

Облако рыжей пыли сопровождало Орандо, с каждым вдохом и выдохом оно втягивалось и вырывалось из носа и рта, она бежала, рыдая и расчесывая, на лужайку, где начинали собираться пациенты и персонал из третьего здания…

…

Через три минуты в комнате Броуварда появился запыхавшийся Макиндоу, который был без обычной униформы санитара. Капюшон его спортивного костюма был натянут на кепку с необычайно длинным козырьком, совершенно скрывавшим его лицо. В руке он держал сумку с инструментами, а пламенем кухонной лампы заставлял сработать видимые датчики пожарной сигнализации.

Увидев Броуварда, сидящего на кровати, с которой свисали оборванные ремни, Макиндоу остановился. Старик-пациент сгорбился и обхватил себя руками.

Его обрубленные пальцы наконец успокоились. Они не подергивались, не расчесывали.

Но они были красного цвета, как и кисти, по запястья окрашенные его кровью.

Макиндоу замер в дверях. Пожарная сигнализация продолжала действовать, но между сигналами был слышен крик. Макиндоу не сразу понял, что этот крик продолжается уже несколько минут.

Крики доносились из-за окон через стеклопакеты с охранной сигнализацией, с лужайки, расположенной между зданиями и предназначенной для эвакуации.

В больнице нередко раздавались крики, но тут было другое. Макиндоу никогда не слышал таких криков, никогда не кричало столько людей сразу.

– Я не мог… – пробормотал Броувард. – Я не мог сдержаться. Семнадцать лет, и оно знает, знает. Хэллоуин.

Он посмотрел на Макиндоу. Броувард выглядел побитым и старше своих лет.

– Зуд…зуд… Мне пришлось почесать.

– Что… что это? – спросил Макиндоу. На самом деле он не понимал, что спрашивает и какой смысл это знать. Он ненавидел себя за уклонение от дежурства на Хэллоуин, он ненавидел себя за то, что вернулся в больницу и пытался что-то сделать, но больше всего он ненавидел себя за то, что опоздал. Надо было отправить Броуварда в сферу раньше, чего бы то ни стоило.

– Я не знаю, – прошептал Броувард. – И никогда не знал. Что-то древнее, что-то ужасное. Люди сталкивались с этим прежде, но мы забыли. В вечер всех святых. Старый зуд. Увидите. Мне жаль, Макиндоу, мне очень жаль…

– Вы пытались сделать что могли, – сказал Макиндоу. – Черт возьми, то, что происходит, не ваша вина.