Не держит в квартире ничего такого, что жалко было бы испортить или потерять. Все дорогое хранится в парижском доме под приглядом жены. У европейцев в крови уважение к личной собственности, не то что у наших.

Нестор дождался, когда женские фигуры и лица сменятся темнотой, нажал на мышку, чтобы вернуть на экран заданные женой вопросы. Ответы лучше не откладывать. Непрерываемый контакт с какими угодно длинными промежутками, но в постоянном ритме – и любую женщину держишь в уверенности, что ее первенству в твоей душе ничто не угрожает.

Только закончил с делами – пришло еще какое-то письмо. А, опять эта Вера… Упорная… И все-таки ей придется смириться с тем, что не отзываюсь.

Первая строчка, которую сразу показывает компьютер, не сулит ничего интересного: «Дорогой Нестор, проходит время, отпадают обиды…»

Бабы… Ну хоть бы одна достойно приняла отставку… Сколько раз надо промолчать, чтобы бывшая милая усвоила: все, больше тебя не хочу? Правда, эта хотя бы не звонит и не дышит в трубку – не пришлось менять номер мобильника, как бывало с другими. И злобой ее послания вроде не дышат…

Но откуда-то неудобство же появилось?

И как врач, не умея с ходу поставить диагноз, назначает наугад обследование внутренних органов, так Нестор решает прочитать все послание – просто чтобы исключить ненужные опасения.

«…Отпадают обиды, и проступает причина того, что случилось… Конфликт личностей. Но я не вижу в нем ничего непоправимого. Если смотреть с точки зрения вечности – то все шероховатости не так уж значимы. А для Вас – в чем наш конфликт? Как это узнать?..»

«Вы»…

Черт, неожиданно… Нестор отводит взгляд от экрана.

У него-то не только «вы», но и «ты» – это отстояние от собеседника, пусть совсем небольшое, важно, что неизменное. В самой своей глубине Нестор не соединял ни с чьим собственное «я». Даже когда его тело плотно прилегало к какому-нибудь женскому телу, все равно не сливалось его эго ни с кем.

Он живет не в лобачевском, а в евклидовом пространстве – в том, где параллельные прямые не пересекаются.

А эта вдруг сама отдаляется, «выкать» начинает. Впрочем, дистанцию верно обозначила. А почему пропасть между ними разверзлась – неужели не понимает?

Говорил же ей: не хочу быть моделью, не пиши меня! Особенно обнаженным. Куда девался ее фирменный авангард, все эти ее лучи в круге и разноцветные столбики из мелких горизонтальных штрихов… Говорила: пытаюсь овладеть временем и пространством.

Но не мной же!

Когда увидел свой первый портрет – аж отпрянул! Даже родинка на пенисе в точности изображена. И цвет, и место. Улика… Ни одна из его женщин не сдержала порыва, так и тянет их лизнуть это пятнышко…

Нестор отъехал в кресле от стола, раздвинул ноги…

Нет, не время разнеживаться.

Назад, к Вере. Не послушалась художница. Продолжала писать обнаженку. Еще и объяснила: никакой, мол, измены себе. «У меня всегда был луч. Без ханжеских фиговых листков».

Дальше – больше. Как будто его тело – это карта, и она воспроизводит ее все в более и более мелком масштабе…

Неуправляемо…

И ведь ни разу во время свиданий не брала в руку карандаш, фотографий своих ей ни одной не дал… Впрочем, что толку, в Интернете столько разных его изображений. На билетах каждого строго предупреждают, чтоб не фотографировал и телефонами не пользовался, да разве уследишь…

Вчера, за пару дней до закрытия ее выставки, он заставил себя пойти туда – нужно знать то, что известно другим. Информирован – значит предупрежден. Выделил вечерний час на осмотр. Поехал на троллейбусе. Ни перед кем не хотелось светиться, даже перед шофером. Только узнают, что он был в ЦДХ, все туда помчатся.

Поднялся на третий этаж, вошел в первый зал – и взгляд сразу уперся в собственную вертикаль и родинку на ней… Грамотно. Современную публику проще всего голым мужиком привлечь. Она и набежала. Нестор повернулся и заставил себя медленно спуститься с лестницы.

А хотелось бежать. Смыться отсюда, пока никто из знакомых не застукал. Конечно, можно прийти утром, к открытию, когда все потенциальные зрители еще спят.

Украдкой смотреть, что еще она там натворила? Увольте!

Нестор давно уже так не гневался.

Мужа бы постеснялась. Хотя, что муж… Старый мудрый немец, наверное, решил, что все новые ню – результат творческой командировки в Москву. Которая закончилась.

Да она, как говорится, не первый раз замужем. Старикана-акварелиста, который ее ввел в искусство, на ржавые гвозди бросила. Умер – и все.

Все.

И через меня перешагнула бы, если…

«Но главное – надеюсь, что Вы и Ваши близкие бодры и здоровы», – дочитал Нестор. Похоже, Вера все-таки унялась.

Нет, сквознячок явно не отсюда.

Успокоился.

Сработал инстинкт самосохранения. Если не хочешь себя растравлять, то в любом, самом злобном тексте можно найти пару слов, льстящих твоему самолюбию. В ехидной рецензии выделишь из придаточного предложения эпитет типа «умный» или «талантливый», а всякими там но можно пренебречь. Так и Нестор оперся на последнюю фразу, похожую на доброе прощание-прощение.

Откинувшись на спинку кресла, он поднимает над головой переплетенные в замок пальцы, потягивается…

Отставленные женщины никогда его не забывают… Не в силах забыть… Даже такие «личности»… Хм…

Он самодовольно ухмыляется и выключает компьютер.

Засыпает сразу – как чистый ребенок, у которого на совести нет ни одной вмятины. Ни одной. Ввиду отсутствия проступков или потому, что он еще не научился различать добро и зло…

«…Вы и Ваши близкие бодры и здоровы».

Письмо вырвалось из сумбура в Верином нутре, без участия разума. Она не успела даже подумать, чего хочет от своего адресата. Ну ладно бы – высказалась и успокойся. Подумай, надо ли посылать написанное. Но рука сама нажимает на плашку «отправить».

Что теперь?

Ждите ответа?

А если придет какая-нибудь грубость? И попенять не на кого – сама напросилась! Не трожь лавину чужой жизни – на тебя может обрушиться…

От испуга Вера вскакивает со стула.

Где-то в самой глубине она догадывается, она понимает, что Нестор сложен из крепкой скальной породы и ей не удастся отколоть от него даже мелкий камушек, не то что вызвать целый камнепад.

Теперь страшно от безнадежности – вдруг и эха не будет в ответ…

Прочь от компьютера!

Вера отключает почту и, не меняя рабочий, заляпанный краской свитер на что-нибудь чистое, накидывает на плечи черный плащ, обматывает горло широким зеленым шарфом и выбегает по лестнице из дома на Херренштрассе.