Уже ополаскивая руки, я заметил на стене туалета, под стандартной наклейкой, запрещающей курить, повешенный на скотч лист бумаги с крупно напечатанным текстом:

Если взял да закурил в месте неположенном —

ты законченный дебил, пидор отмороженный!

Я так восхитился креативной мощью местных администраторов, что решил было отодрать этот лист, чтобы потом показать его Марте. Но когда догадался на всякий случай взглянуть наверх, то понял, что ничего подобного здесь делать не стоит. Под потолком, в противоположных углах заведения, тихонько помаргивали синеватыми глазками аж две видеокамеры скрытого наблюдения. Охранники здесь явно не скучают.

Я вышел из туалета и стал неспешно расхаживать по холлу, дожидаясь Ленки. То есть никакого желания дожидаться ее у меня, конечно, не было, но я понимал, что Ленку следует проводить хотя бы до машины. А то получится, что я удрал от прямого разговора, о чем она наверняка не преминет доложить Марте.

В холле вдруг отчетливо запахло кофе, и я, поозиравшись с минуту, заметил барную стойку и несколько пластиковых столиков у противоположной стены, возле огромного витринного окна.

За стойкой у меня приняли сто рублей, обменяв их на две чашки кофе и одно пирожное. Это было недорого, и я, памятуя об одиннадцати тысячах случайного гонорара, дожидавшихся своей неминуемой кончины у меня во внутреннем кармане пиджака, вдруг захотел пустить Ленке немного бриллиантовой пыли в глаза. Дескать, не какой-то там оборванец Марты домогается, а вполне себе обеспеченный мужчина в самом расцвете сил. Но здесь меня ждало второе, после удара в челюсть, потрясение за этот день – две порции коньяка в этом третьеразрядном офисном кафетерии стоили две с половиной тысячи рублей, сто долларов! Я закатил глаза к потолку, высказывая свои комментарии к меню, но официантка с такой оценкой не согласилась, презрительно смерив меня взглядом после отказа.

Наконец в холле появилась Ленка. Настоящая женщина – она заметила меня, сидящего за столиком у окна в самом углу громадного холла, много раньше, чем я обратил на нее внимание.

Ленка села, попробовала свой кофе и недовольно покосилась на пирожное:

– Если ты мне это купил, то напрасно. Я берегу фигуру. Сам знаешь, для кого.

Я внутренне подобрался, ожидая повторной серии претензий, от выслушивания которых меня было избавили истинные арийцы, но Ленка вдруг осеклась и стала молча пить свой кофе, глядя мимо меня куда-то в окно.

Мне показалось необходимым отвлечь ее немного, и я спросил:

– Ты у себя в туалете на потолок не смотрела? Там должно быть интересно.

Ленка, не слушая, вдруг повернулась к центру зала и отчаянно замахала рукой, как будто знакомому, но в результате подошла давешняя официантка.

– Коньяк, два раза, – лаконично сказала ей Ленка, положив на стол тысячную купюру.

Я хихикнул, глядя на озадаченное лицо официантки.

– Сдачи не надо, – продолжила Ленка, с некоторым недоумением глядя то на меня, то на купюру, то по сторонам.

– Вы что, прикалываетесь, ребята? – наконец спросила официантка, даже не пытаясь взять деньги.

Ленка подняла на меня глаза и раскрыла было искривившийся в нехорошей гримасе рот, но я пожалел ее и ответил раньше:

– У них понты дороже денег. Поэтому спирт на жженом сахаре они всерьез впаривают по цене «Хеннесси». С тебя еще две таких бумажки, и все будет олл-райт.

Официантка неожиданно мило ухмыльнулась мне:

– Ладно, черт с вами, студенты голопузые, я вам из своих запасов принесу.

Забирая купюру со стола, она пояснила:

– За дружбу народов вроде как. Но ты за это родишь ему двух клевых мальчиков, – бросила она Ленке через плечо, уходя.

Ленка обреченно откинулась на спинку стула, не сводя с меня желтых от ярости глаз. Мы помолчали пару минут и потом еще упорно помалкивали, даже когда официантка принесла свой коньяк и не сразу ушла, явно ожидая комментариев.

Но когда официантка наконец убралась восвояси, Ленка вдруг спросила, наклонившись ко мне и понизив голос:

– Зарубин, а что у них там такое, в туалете?

Я не сразу понял, о чем она, но спустя полминуты до меня дошло, и я ответил:

– Там видеокамеры. В мужском две, в женском, наверное, четыре. Квадроэффект, понимаешь? Охранники тащатся…

– Понимаю, – эхом ответила Ленка. Потом она протянула ко мне свою тонкую руку, потыкала тонким пальчиком в мое плечо и спросила: – Скажи честно, Зарубин, чего тебе от меня надо?

Я решил было отмолчаться – не про Марту же ей, в самом деле, рассказывать? – но потом вспомнил вдруг Петра и честно ответил ей:

– Один мой знакомый капитан милиции очень хотел с тобой познакомиться.

Ленка зажмурилась и простонала в потолок:

– Мент?! Познакомиться?! Со мной?!

Она открыла глаза, решительно схватила свой фужер и плеснула мне коньяком в морду.

Судя по запаху, заполонившему вдруг все пространство вокруг, коньяк был неплохим.

Я взял свой фужер и попробовал – действительно, хорош.

Ниоткуда вынырнула все та же официантка, на этот раз с пластиковой шваброй в руках.

– Ругаетесь, – неодобрительно констатировала она, затирая коньячную лужу.

– Она не хочет мальчиков, – громко объяснил я. – Говорит, что от меня родит только девочек.

Официантка осторожно покосилась на Ленку:

– Ну, девочек от такого тоже можно. Их же потом в модельное агентство могут взять. Наоми Кемпбел, к примеру, хорошо зарабатывает, а ведь куда как чернее твоего приятеля!

Азарта не разговаривала со мной уже четыре дня, и это, совсем неожиданно для меня, оказалось действительно серьезным наказанием. Я так привык обсуждать с ней все, даже самые мелкие и незначительные новости и события, привык выслушивать ее ироничные и меткие комментарии, так привык видеть ее дерзкие зеленые глаза напротив, что теперь, лишившись всего этого в одночасье, чувствовал себя детдомовским сиротой. В редакции всегда толчется полно народу, но поговорить по душам, оказывается, и не с кем.

Марта сама развернула свой стол так, чтобы я видел только ее высокую тонкую спину, и теперь целыми днями торчала в Сети, вылезая оттуда лишь на перекуры в холл редакционной приемной.

Она как раз уходила на перекур, поэтому, когда дверь кабинета снова отворилась, я поднял на нее печальный взор, полный немой укоризны и некоторой доли готовности к всепрощению и любви.

Однако этот мой перегруженный смыслами взгляд уперся вовсе не в Марту, а в невысокую коренастую женщину, с трудом протиснувшуюся в нашу действительно узковатую дверь с двумя баулами в руках.