В Кремль отбирали, в том числе, по росту и внешним данным, а тут такого ценза не было. Так что попадались кадры совершенно уникальные. Был, например, орк из Вархаммера 40000. Не шучу. Туша килограмм под двести и ростом где-то 2.20. Это был пулемётчик. То есть, натурально, огромный, просто гигантский мужик с пулемётом. Я таких людей в жизни не видел.

Стало понятно, что у Президентского полка, помимо нас, лёгкой вспомогательной пехоты с автоматами и бронежилетами, есть реальная боевая сила. Очень хорошо вооружённая и обученная.

Командование у них было весьма жёсткое: гораздо ближе к обычной армии, чем в Кремле. Была и дедовщина, и пиздюли. Тот жёсткий прапор, про которого я рассказывал в самом начале — как раз из них.

При всём при этом, судя по их весёлым лицам и рассказам, жилось парням попроще, чем нам.

Получить или дать пизды — обычное дело, настроены парни были весьма оптимистично. Я им немного завидовал даже, служить на природе дорогого стоит. Хотя и не так круто, как в Кремле, так что зависть завистью, но меняться с ними я бы не стал.

Следующая тема, о которой я хочу рассказать, очень животрепещущая. Она важна для меня до сих пор.

После выезда мы заматерели, окрепли и многому научились. Настроение было хорошее, казалось, что самое тяжёлое уже закончилось. Пошли слухи, что нас будут выпускать в увольнения (ссылка), про которые я уже писал выше. В целом было ощущение, что съездив на полигон, постреляв и постояв в карауле, мы стали настоящими солдатами. Ждали, что отношение будет другое, более человеческое.

К тому же сразу по возвращении в Кремль нас воодушевили очень важной новостью. Приближались выборы президента, за которыми следует инаугурация. Насчет того, кто выборы выиграет, сомнений ни у кого не было.

Новость эта нас обрадовала. Всё-таки инаугурация президента крупнейшей страны — это событие мирового масштаба. И участвовать в таком очень почётно и круто. Мы, конечно, понимали, как нас будут дрючить во время подготовки. Проебаться тут невозможно, даже мысли такой не возникало. К тому же нам обещали, что после инаугурации мы будем представлены к награде. Так что готовились мы с радостным смятеньем. Даже наряды и прочие ежедневные заботы на этом фоне воспринимались легко.

Перехожу к самому главному. Скажу сразу, что я могу немного запутаться в хронологии. Протестов было много, а мы были одни. Так что — извините.

Началось всё в 2011 году. До нас доходили слухи, что кто-то где-то протестует, но подробностей мы не знали. По телевизору тоже не было никаких новостей. Офицеры говорили что-то про выступления националистов, и мы думали, что это что-то в духе Манежки. Когда убили фаната, и куча народу вышла на улицы. Это было в 2009 году, если кто-то не помнит. Я тогда присутствовал в центре, но не как активный участник, просто посмотреть пришёл.

Так что особого внимания на эти новости мы не обратили, думали побузят и успокоятся. А вот уже в 2012 году, когда началась крупная движуха, нас начали тормошить. Тогда стало понятно, что происходит что-то серьезное.

Инфы особо не было, но щиты и дубинки нам выдали. Чаще стали чистить автоматы. При этом нам никто не объяснял, что происходит, кто и зачем вышел на улицы. Тогда ситуация с федеральными каналами была получше, чем сейчас, но тема всё равно практически не освещалась.

Мы не понимали, как ко всему этому относиться, к чему готовиться и чего ожидать. Такая неизвестность это хуже всего, так что настроение было препаршивое.

Когда происходит что-то экстраординарное, солдат переводят в состояние боевой готовности. Однако готовность тоже бывает разная.

Бывает что-то в духе “ребят, хорошо бы, чтобы вы все умели шнуроваться быстро и хватать автомат”. Бывает готовность перед проверками. Это что-то типа “у нас тут проверка на носу, всех могут разъебать, поэтому давайте научимся шнуроваться и хватать автомат ещё быстрее”.

А бывает готовность номер один. Это когда ты спишь в берцах, в каске и с автоматом в руках. Раньше я думал, что так спят только в горячих точках. И уж точно не мог предположить, что в мирное время такое может произойти в Кремле.

Мы спали в одежде и в берцах, положив под койку каску, автомат и бронежилет. Я тогда был связистом, поэтому у меня еще была огромная допотопная рация. К ней еще нужно было каждый раз получать ебучие аккумуляторы, про это потом расскажу.

Дикость, даром что Кремль.

Автоматы всё же хранились в специальной комнате, в обнимку с ними мы не спали. Но все было налажено таким образом, чтобы максимально быстро выдать их при необходимости.

Спокойно спать было нереально. Регулярно проходили так называемые бодрёжки. Это когда ночью всех поднимают, все быстро получают автоматы и строятся. Это, конечно, добавляло стресса.

Повторюсь, мы ничего не знали и находились в постоянном ожидании боя. На фоне недосыпа и дополнительных тренировок со щитами и дубинками это очень плохо сказывалось на морали.

Было ясно, что такая боевая готовность — это не учения, не прикол и не очередная проверка. Начиналось что-то плохое. Подробностей не было, но все понимали, что есть какие-то нехорошие люди, которые хотят сделать что-то со стабильностью.

Было искреннее ощущение, что у стен Кремля собрались враги. Конечно, я понимал, что это обычные люди, москвичи. Мысль, что мне, возможно, придется в них стрелять, не укладывалась в голове.

Интересно, что между собой мы не обсуждали происходящее, каждый переживал боевую готовность и неведение сам, в своей голове. Начальство тоже ничего не говорило. В самом начале замполит сказал нам, что это бузят националисты, и больше информации не было.

Никаких указаний и наставлений тоже не было. Говорили, что действовать мы будем по обстоятельствам. Стрелять, конечно, никто не хотел, ни солдаты, ни офицеры. Все понимали, что с той стороны такие же люди, как и мы, и неважно, какие у них политические взгляды.

Так продолжалось, может быть, месяц. Было очень тяжело, и я потихоньку начал звереть.

Расскажу теперь о тёмной стороне событий. Это, пожалуй, самые постыдные воспоминания и самое тяжелое с моральной точки зрения время службы. Вспоминать об этом мерзко, но я обещал рассказывать всё, как было. И про плохое и про хорошее.

Из-за недосыпа, бодрёжек и общего напряжения во мне начинала расти ненависть. Всё это происходило само собой. Никаких идеологических бесед с нами никто не проводил и ненависть специально не культивировал. Как я уже неоднократно писал, с нами вообще на тему происходящего в Москве не разговаривали.

И тем не менее я начал ненавидеть протестующих. Логика была очень простая — из-за этих людей я не сплю, у меня едет крыша, из-за них мне плохо. А если тебе из-за кого-то плохо, то его хочется уничтожить.