— Тут как раз дело не мужчин, а женщин, — немного запоздало прокомментировал Рытьков заключение токсиколога. — Потому что играла-то на аккордеоне женщина.

— Ну, молодой человек, кто играл — это отнюдь еще не факт преступления. Главное установить: кто отправлял наркотические средства и кому. А женщина, вполне вероятно, ничего не знала. Просто пленяла своим искусством слух. — Майор кивнул и скрылся между застекленными отсеками лаборатории.

— Нет, без балды, они спиртик принимают для бодрости. Видно же… И у девки морда красная, кирпича просит… — шепнул Рытьков, поднимаясь за Сидориным на другой этаж для получения виз на документы.

— Да иди ты… — раздраженно перекосил лицо капитан Сидорин. — Просто веселый человек этот майор Галимбого.

— Голомбаго, — вздохнул почему-то Рытьков.

— Ну да, Тисман. Хорошее настроение у него, не то что у нас с тобой. Бегаем, как бобики, за три копейки… — Сидорин одернул себя и замолчал.

Район учреждения, из которого они вышли, и институт Склифосовского находились сравнительно недалеко один от другого. Однако постоянные заторы, нарушения, пробки, даже кое-какие ДТП заставили оперов долго и занудно, раздражаясь и чертыхаясь, добираться до знаменитой больницы. Уже стемнело, когда они наконец поставили «Волгу» и вошли в тускло освещенный вестибюль.

— Уголовный розыск, — тихо сказал Сидорин, показывая удостоверение дежурному охраннику. — Узнайте, где лежит Слепакова.

Дежурный позвонил, выяснил и с готовностью сообщил.

Рытьков и Сидорин сняли в гардеробе верхнюю одежду, поднялись в лифте на пятый этаж. Обратившись к врачу, нестарой женщине, крашеной блондинке и вообще весьма привлекательной особе, они представились и попросили разрешения поговорить с Зинаидой Гавриловной.

— Как она? — спросил Сидорин, боясь получить отказ, ибо отказать операм, тем более в медицинском учреждении, ничего не стоит.

— Ей стало получше, — сказала врач, — она в сознании. Постоянно грустит и часто плачет. Угрожающего положения уже нет, но все-таки постарайтесь разговаривать с ней мягче и не допускайте психологического давления. Ни в коем случае.

Какая-то худенькая медсестра в распахнутом халатике прошла мимо и с нескрываемым интересом покосилась на плечистого, с русым бобриком, Рытькова. Александр невольно ухмыльнулся, встретив ее игриво-пристальный взгляд. «Бойкая телочка», — подумал он, сразу сообразив, что нравы у медсестер, всем известно, свободные, что неплохо бы познакомиться и встретиться как-нибудь.

— Рытьков, — прервал его эфемерные, хотя и приятные планы голос Сидорина, — я зайду в палату, так сказать, плодотворно побеседовать. А ты сорганизуйся неподалеку. Присядь вон тут где-нибудь… На сестер и врачих зенки не пяль, ни с кем не заговаривай. Не вздумай знакомства затеять. Следи, как бы невзначай, за дверью. Вон та дверь, не перепутай. Понял?

— Понял, Валерий Фомич.

Сидорин быстро причесался, одернул халат, разгладил на груди серый свитер и тихонько постучал. Никто не отозвался. Тогда врач с блондинистыми волосами отстранила его, приоткрыла дверь, высмотрела кого надо и сказала: «К вам». После чего впустила посетителя. Тем временем медсестра в распахнутом халатике, явно выставляя напоказ свои стройные ноги в туфельках на каблуках, продефилировала по коридору в обратном направлении. Рытькову она откровенно улыбнулась и подошла к врачу, проверявшей за столом истории болезни.

— К кому такие поздние? — спросила худенькая медсестра, небрежно встряхивая черными волосами и заглядывая через плечо.

— К Слепаковой, — рассеянно ответила врач и перелистнула страничку.

— А другой чего тут торчит?

— Не знаю. Займись делом, Юля.

Худенькая зевнула, отвернулась от своей красивой начальницы и пошла дальше по коридору мимо лифта, пока не оказалась, пройдя стеклянные двери, на лестничной площадке. Глянув по сторонам, вынула сотовый телефон, набрала номер.

— Это из Склифа. К ней пришли. Нет, помешать нельзя, врач разрешила. Надо было раньше думать. Доложи шефу. Я дежурю сегодня в ночь. Все.

Она отключила телефон, поднялась по лестнице на один этаж и исчезла.

Сидорин вошел в палату, где лежала Зинаида Гавриловна Слепакова. Увидел необычайно просторное и чистое помещение с непривычно высоким потолком и невольно подумал: «Да, строили в старину на совесть». Свет под потолком был потушен. Настольные светильники горели только рядом с двумя кроватями. Справа и слева стояли по четыре кровати. Две женщины спали; учитывая общий полумрак, они едва угадывались под складками одеял. Еще одна, молодая, в пестром свитере, с зажженной лампой и книгой в руках, указала Сидорину в конец левого ряда кроватей. Там на приподнятых подушках, укрытая до подбородка одеялом, лежала Зинаида Гавриловна. На светильник, включенный рядом, кто-то набросил темную косынку, чтобы свет не беспокоил больную. Зинаида Гавриловна не спала. Она лежала, не шевелясь, и неподвижным тусклым взглядом смотрела перед собой.

— Стул возьмите, — громким шепотом сказала молодая женщина в пестром свитере. — Вон там у стены.

Сидорин взял стул, стараясь ступать тише. Подсел к Зинаиде Гавриловне. Она продолжала смотреть мимо него, куда-то в полумрак. Если бы Сидорин знал ее раньше, он бы поразился, насколько изменилась эта еще недавно цветущая женщина. Перед ним находилась тяжелобольная с серым лицом, скорбно поджатыми бескровными губами, отечными темными подглазьями. Опер кашлянул и смягченным голосом произнес:

— Извините меня за беспокойство, Зинаида Гавриловна. Я из полиции. Капитан Сидорин. В состоянии ли вы ответить на мои вопросы?

Больная с усилием перевела взгляд на незнакомого мужчину. Сидорин подумал, что сегодня ему вряд ли удастся разговорить жену погибшего Слепакова. Опытный опер, повидавший множество смертей, трупов, эксгумаций, и умалишенных, и самых жестоких или жалостных эпизодов, какие только возможно себе представить, почему-то ощущал невольное сочувствие к пожилой, как ему казалось, и очень несчастной женщине. Он заметил на тумбочке носовой платок, взял его и протянул Слепаковой. Она медленно выпростала из-под одеяла руку с натруженными, но изящными пальцами музыканта. Взяла платок и посмотрела на него. Губы ее задрожали, она прижала платок к глазам, совсем скрыв от Сидорина плачущее лицо.

— Я повторяю, Зинаида Гавриловна. В состоянии ли вы отвечать на мои вопросы? Я здесь по долгу службы и работаю для восстановления картины происшедшего, а также для совершения акта справедливого возмездия, насколько это возможно.

Слепакова наконец отстранила платок от лица, тихо всхлипнула, видимо, заставляя себя сдержаться.

— Да, — сказала она еле слышно, — я буду отвечать на вопросы. Я постараюсь рассказать все, что вас интересует.

— Это замечательно, Зинаида Гавриловна. Поверьте, я совершенно искренне сочувствую вам. К сожалению, потеря вами супруга связана, по нашим сведениям, с нарушением им и другими, причастными к делу лицами, правопорядка.