Я отрываюсь от ее губ и слегка тяну ее за волосы, чтобы она посмотрела на меня.

– Так вот, – шепчу я, – раз уж тебе не хватило веры в меня, то теперь ты должна быть очень любезна со мной…

Она, будто загипнотизированная, не отрывает взгляда от моих губ.

Беру ее за плечи и резко поднимаю, одним рывком сдергиваю с нее джинсы вместе с трусиками.

Я прижимаюсь низом живота к ее лобку, чтобы дать почувствовать, как сильно я ее хочу, и расстегиваю брюки. Кладу руки ей на плечи и нажимаю на них. Она послушно опускается на колени.

– Молодец, девочка…

Она достает из брюк мой напрягшийся член и берет его в рот, проводит по всей длине горячим языком, приостанавливаясь и короткими деликатными покусываниями изматывая его головку. С моих губ срывается стон, когда она проталкивает его между жадных губ, все глубже и глубже. Руками она обхватывает мои бедра, гладит ягодицы. Я раздвигаю ноги, давая ей возможность массировать чувствительную точку у основания члена, в то время как ее язык продолжает по-хозяйски распоряжаться им, а губы ритмично ходят взад-вперед, вытягивая из меня даже душу. Я чувствую, что начинаю терять контроль над собой. Беру ее за плечи и резко поднимаю, одним рывком сдергиваю с нее джинсы вместе с трусиками. Теперь она в моей власти, голая и беззащитная, стреноженная упавшими на лодыжки джинсами. Я поворачиваю ее лицом к лестнице и сую руки ей под майку. Бюстгальтера на ней нет. Я беру в ладони ее груди, пальцами сжимаю затвердевшие соски, так, что по ее телу пробегает дрожь, и просовываю ногу между ее ног.

Она отвечает на мои поцелуи с такой отчаянной страстью, что я начинаю понимать, что она пережила, поверив, что потеряла меня.

Отзываясь, она раздвигает бедра, и я рукой принимаюсь ласкать ее, влажную от желания. Я ввожу внутрь ее два пальца, она всхлипывает, наклоняю ее вперед, и она опирается руками на ступеньки лестницы. Я слегка отодвигаюсь, чтобы полюбоваться ее широкими бедрами, бесстыдно предлагающей себя круглой попкой, открытой будто цветок гостеприимной вагиной, замершей в ожидании. Мощным толчком я вхожу в нее, она выгибает спину и шею, подается назад, двигая бедрами, чтобы острее чувствовать меня. Серией быстрых сильных ударов я довожу до экстаза сначала ее, а потом… нет, я успеваю остановиться на самом краю.

Я медленно выхожу из нее, давая ей на мгновение ощутить холод моего отсутствия.

– Поднимайся по лестнице, – командую я.

И пока она быстро взбирается вверх, оставив джинсы и трусики у подножия лестницы, я срываю с себя одежду и спешу за ней. Обнявшись, мы падаем на матрас, я снова целую ее, чувствуя свой вкус на ее губах. Она раздвигает ноги и, постанывая, трется своим телом о мое. Я подминаю ее под себя, поднимаю ей руки и сжимаю ее запястья, она мечется, глядя на меня помутневшими от вожделения глазами.

– Так и быть, – тяжело дышу я, – но только потому, что уже поздно.

И даю ей то, что она так страстно хочет.

Я выхожу на залитую ярким утренним светом улицу и понимаю, что в Милане идет война. Возле моего дома меня караулят люди, вооруженные… пращами. Пращами? Да, вместо гранат и химического оружия они сражаются камнями и палками. Какая-то воительница, рот завязан красной косынкой, глаза, как у моей матери, молотит утыканной гвоздями дубинкой по моему мотороллеру, припаркованному у подъезда.

– Эй, это мой скутер! Мама!.. Нет!..

– Какая, к дьяволу, мама! Уже половина десятого!

Дубинка исчезает. Появляется Адела, которая начинает успокаивать меня, гладя рукой по плечу. А затем с силой трясет меня.

И я просыпаюсь.

Я бросаю взгляд на матрас рядом с собой, на путаницу темных волос и точеные плечи, выглядывающие из-под одеяла. С ходу не могу даже вспомнить, кому они принадлежат.

Свет больно бьет по глазам. Яркий свет весеннего утра. Нет никакой войны: я в мастерской, лежу на антресоли, в пол ее снизу стучит ручкой швабры мой друг Лео. А на ступеньках лестницы стоит Адела, только что трясшая меня за плечо в попытке разбудить.

– Очень много реального в том, что я видел во сне, – говорю я. – Лео, да прекрати ты колотить, обрушишь все на хрен!

– Тогда спускайся скорее. Давай, шевели задницей, ты уже опаздываешь!

Я бросаю взгляд на матрас рядом с собой, на путаницу темных волос и точеные плечи, выглядывающие из-под одеяла. С ходу не могу даже вспомнить, кому они принадлежат. У меня раскалывается башка, мозги словно обложены ватой, пальцы измазаны угольным карандашом. По полу разбросаны листы бумаги с набросками женского тела. Я вспоминаю: это Мануэла. После того как она заснула, я начал рисовать ее, яростно, в поисках чего-то, что пытался уловить в ее погруженном в сон теле. Что-то, что должно было быть в нем.

Но не было.

Когда я, сдавшись, отшвырнул карандаш в угол, уже светало. С той минуты не прошло и трех часов.

– Спускайся, братишка, кофе уже готов! – кричит Адела. – Быстро пей, только не обожги язык, натягивай джинсы, Лео отвезет нас на съемку на своей машине.

Во всех случаях я предпочитаю не размышлять, а действовать. Сначала я делаю попытку бороться с обстоятельствами, а потом принимаю их последствия, такими, какие есть.

Я внимательно смотрю на своего друга, и, как только задаюсь вопросом, что произошло между этими двумя, голову пронзает такая сильная боль, что я не могу сдержать стона.

– Может тебе, кроме кофе, выпить и таблетку аспирина? – заботливо спрашивает Адела.

Она уже забыла, что я никогда не принимаю аспирин. Тот же результат достигается приемом нескольких литров воды, и к тому же ты не принимаешь участие в обогащении транснациональных фармакологических компаний.

– Я принимаю только то, что полезно для здоровья, – ворчу я.

– А вот этого у нас ничего не осталось, – информирует меня Лео. – Ты собираешься слезать со своей этажерки?

– Иду-иду. Вы не можете свалить отсюда минут на десять, я голый.

– Какой ты стыдливый, Луис! Забыл, как я меняла тебе памперсы, – смеется Адела, но спускается по лесенке, подходит к стеклянной двери и смотрит во двор, чтобы не смущать меня.

– Не городи глупости, ты на год младше меня, – говорю я ее спине. – Лео, я воспользуюсь твоей ванной.

Лео подбирает с пола и протягивает мне одежду, которая была на мне вчера. Боже мой, во что она превратилась. Я не снимал ее с понедельника, а вчера был напряженный день.

Из ванной я выхожу минуту спустя, застегивая брюки. Времени принять душ у меня не осталось. Адела уже за дверью, Лео с ключами в руке – на пороге.

– Скорее! Уже одиннадцатый час!

Я оглядываюсь по сторонам.

– Лео, ты потом вернешься сюда?

– Да. Хотелось бы немного поспать, – отвечает он.