будто мята, подумала она.

Девочка подняла взгляд и, не здороваясь, уставилась на надзирательницу.

В ее глазах не было враждебности, девочка смотрела на нее спокойно и очень пристально, однако выдержать взгляд было трудно. Через несколько секунд надзирательница почувствовала себя неуютно.

В памяти всплыло непрошеное воспоминание из детства. Каникулы на Крите, встреченная в переулке бродячая собака – тощая, облезлая. Собака в упор смотрела на нее, и она, тогда еще маленькая, не знала, смотреть ли в ответ или отвести глаза. Теперь, на пороге камеры, надзирательница ощутила тот же спазм в желудке.

– Если понимаешь, о чем я говорю, – кивни. Тебе надо принять душ, помыться. Хорошо?

Темно-карие, почти черные глаза никак не вязались с по-скандинавски белокурыми локонами.

Надзирательница протянула руку.

– Идем… Ты вся грязная, тебе надо принять душ, – повторила она, сама услышав, что слова, вопреки ее желанию, звучат как приказ.

Девочка, к удивлению надзирательницы, помедлила, но все же взяла ее за руку и встала.

Обе пошли по ярко освещенному коридору с белыми стенами. Девочка ступала по полу поразительно тихо, почти беззвучно.

Надзирательница открыла дверь душевой, принесла полотенце, два пакетика – с мылом и шампунем – и протянула девочке.

– Если стесняешься, можешь раздеться здесь, – сказала она, указывая на кафельную перегородку в стене душевой. Потом она положила полотенце на деревянную скамью и открутила один из кранов.

Отошла в сторону, подставила руку под струю.

– Смотри! Приятная, теплая, чистая вода.

Надзирательнице казалось, что она разговаривает с малышом. Что-то подсказывало ей, что девочка вряд ли раньше видела душ.

Чего в девочке не оказалось, так это стеснительности. Она тут же стащила с себя кофту, и надзирательница увидела, что она значительно моложе, чем они думали. Груди нет, соски едва наметились. Наверное, их ввел в заблуждение рост девочки.

Может, у нее еще переходный возраст не начался? Надзирательница положила на полочку у крана пакетики с жидким мылом и шампунем и села на скамейку метрах в двух от душа, чтобы девочка не чувствовала себя под неусыпным взором.

Жесткие спутавшиеся волосы до лопаток. Стройная, как сосна, на теле ни грамма жира. Спина и ноги в красных ссадинах. Ребенок ростом метр семьдесят, на грани истощения.

Девочка подставила руку под струю и шагнула в кабинку. Подняла голову, намочила волосы. Медленно повернулась, прислонилась спиной к кафельной стенке и закрыла глаза. Она явно наслаждалась купанием.

Охранница невольно опустила глаза и вздрогнула. Перед ней была не девочка в предпубертате.

Перед ней вообще была не девочка.

Глава 17

Норрурт

Оба они носили покойников уже довольно давно. Чаще всего на носилках, которые они тащили вниз по лестнице какого-нибудь многоквартирного дома, мимо закрытых дверей и любопытных глаз, смотревших в замочную скважину, оказывались одинокие старики. Хуже всего бывало, когда эти старики месяцами, если не годами, лежали в своих квартирах – вокруг них продолжалась жизнь, но по ним никто не скучал. Однажды, приехав на место, они обнаружили труп, пролежавший семь месяцев, – и вполне живого и здорового кота. Коту удалось открыть дверцы буфета, и он сожрал все, до чего смог добраться, но хозяина не тронул.

На этот раз их ждал не старик, а сорокапятилетняя женщина, которую звали Лола Юнгстранд. По словам криминалистов, она пролежала мертвой в своей квартире в Бергсхамре не так долго, дня три-четыре, но трупный запах ощущался уже на лестничной клетке, и оба тут же натянули защитные маски. Это все жара, проклятая летняя жара. Люди едут головой или вообще умирают от теплового удара.

И вот двое мужчин из похоронной команды ждали в прихожей, пока криминалисты закончат осматривать труп. Дверь в ванную была открыта, и они увидели покойницу – та, голая, полулежала в ванне. Женщина смотрела в потолок налитыми кровью глазами, высохшие светлые пряди свешивались через край. На полу лежала большая бутылка из-под водки и виднелась лужица желтоватой слизи. Наверное, женщину рвало.

В прихожей, на стене рядом с дверью ванной, висела картина; ее и стали разглядывать оба человека из похоронной команды. Сельская идиллия: крестьянский двор, залитый солнечным светом, пара сеновалов – так и представляешь себе, как кто-то валяется на сене, вкушая свежий воздух.

Двое криминалистов переговаривались, сидя возле ванны на корточках; из-за масок голоса звучали приглушенно. Эксперты рассматривали руку женщины.

– Отклонения? – спросил тот, что помоложе.

– Похоже на то, – подтвердил тот, что постарше.

Один из служащих похоронной команды подавил зевок. Он знал, что запахи состоят из физических частиц, и ему абсолютно не хотелось втягивать в себя трупный запах, в буквальном смысле глотать эти частицы. Стоя в дверях, он рассеянно оглядел гостиную.

На столике бутылка красного вина, наполовину пустая, бокал из наплывного стекла и переполненная пепельница, на стене над диваном пара портретов в рамках. Портреты походили на школьные фотографии и представляли двух мальчиков лет одиннадцати-двенадцати.

Вот черт, подумал он. Где теперь эти мальчишки?

Он шагнул к ванной и кашлянул.

– Это… У нее что, дети есть?

– Да… Живут с отцом.

Похоронщик подумал о собственных родителях. Отец вот уже семь лет как сошел в ад под руку с “Джонни Уолкером”. Матери хватило ума, чтобы в одночасье бросить пить, но при этом хватило глупости удариться в религию.

– Она что, упилась до смерти? – спросил он.

– Пока не знаем.

– Когда патологоанатом будет? – Похоронщик вздохнул.

– К сожалению, он пока не может приехать. В морге проблемы с морозильником. Мне жаль, что вам приходится ждать, но дело пойдет быстрее, если мы не будем отвлекаться.

Похоронщик с напарником уселись за кухонный стол. Вот бы оказаться в каком-нибудь другом месте. На севере Норвегии, например. С надежной удочкой. Чтобы соленый ветер в лицо, а на крючке чтобы болталась чудовищных размеров рыбина.

Ну и работа у него. И не полиция, и не похоронное бюро.

Трупный запах въедался в кожу, приходил вместе с ним домой, не давал уснуть по ночам. Иногда ему снились даже звуки. Один, самый жуткий, до сих пор преследовал его во сне. Они тогда приехали по вызову в дачный домик, забрать останки старушки, которая пролежала так долго, что уже и запаха не осталось. Когда они попытались поднять труп, голова и позвоночник с сухим перестуком отделились, а все остальное осталось лежать на полу.

Человек из похоронной команды выглянул в кухонное окно. За стеклом в сальных отпечатках и пятнах присохшей пыльцы играли в ленивом желтом свете предвечернего солнца дети.

– Жалко полицейских, которые зарегистрировали сообщение о смерти, – заметил он, думая о малышах, потерявших родителей.

* * *

В нескольких километрах южнее Бергсхамры, рядом с моргом Новой Каролинской