Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смогла различить лишь глухой рык и свое имя, которое он прошептал настолько близко, что я почувствовала его горячее дыхание.
Показалось, наверное…
На этом все. Меня просто унесло в темноту. Спасительную. Глухую. Без звуков, которые заставляют скулить и взрываться от острой боли.
Только на сердце и в мыслях одна-единственная мысль.
Хочу к Брошке…
Брошка…
Моя…
Сыночек…
Глава 13
Баграт Умаров
Рассматриваю личико молодой женщины, лежащей в моей постели. Надя спит. Беспокойно. Вздрагивает.
А я, как привязанный, рассматриваю знакомые черты. Стою рядом с собственной постелью и шевельнуться боюсь.
Не понравилась ее слабость. То, как почти в обморок упала…
Заболела. Не хочу думать, что у Нади сотрясение. Корю себя за то, что все же пережал, мы были на адреналине, на эмоциях, моя женщина хотела меня…
Видел это по глазам, по губам читал, по телу…
Провожу рукой по скуле. Жара нет. Надя уснула.
Рассматриваю ее. Скольжу взглядом по слегка вздернутому носику, по прикрытым векам с веером темных ресниц. Натуральных. Длинных. В ней меня с самого начала и прельстила эта натуральность. Отличность от того, к чему привык…
Открытость…
Тру лицо. Изменения все же есть. Она попыталась изменить внешность…
Похудела. Осунулась. Остригла челку и попыталась скрыть свои непокорные кудряшки в тугой узел.
Этакая деловая молодая женщина с надеждами на реализацию ее задумок вышестоящим руководством, которое купило всю контору, где она работала, со всеми потрохами.
И будь она хоть в парандже, я бы все равно узнал ее.
Стоило девушке встать и пройти на середину зала, где она должна была представить свой проект, что-то внутри дернулось.
Сильно. Предвкушающее. Только цокот каблучков уже заставил внутренности поджаться, как перед броском, а стоило оторвать взгляд от созерцания бумаг, как меня унесло, утопило.
Она. Такая чужая, другая, не моя…
И все же. Не знаю, как ручку не сломал, как с ума не сошел и не набросился прямо там же.
Рано, Умар. Не так.
Слушал отчет Надежды и ловил себя на том, что работа проделана серьезная, молодец, Надя, впрочем, она никогда не было глупой…
Жмурюсь. Ухожу от греха подальше от кровати. Хотя хочется завалиться рядом и вырубиться. Предварительно обняв мягкое тело. Наливаю себе с лихвой. Делаю очередной глоток, кромка бокала ударяет о зубы, а мне хочется вопить, выть, размозжить к чертям стену.
Потому что Надежда…
Стук в дверь заставляет встрепенуться и повернуть голову в сторону.
– Входи, Айболит, – обращаюсь глухо, даже с места не встаю.
Опасно. Я на грани. Бешенство у меня в крови, а когда адреналин зашкаливает, я могу натворить делов, как сегодня…
Старый врач заходит в спальню. Сразу же лицезрит картину маслом.
– Так, Баграт. Ты же трезвенник, – выдает Петр Григорьевич и ставит свой ридикюль на стол. Подходит ко мне, смотрит с высоты своего роста и кустистые белые брови сходятся на переносице. Не одобряет мой вид.
– Где размозжил бровь, Умар? Опять в подпольных боях участвуешь? Я думал, ты завязал. Скажи Валиду, что вы вроде взрослые пацаны…
– Док, хорош базарить, – обрубаю резко, – не мне помощь нужна.
Мужчина в удивлении поднимает брови. Спальня у меня такая, что на зоны поделена, и врач, ясное дело, в сторону моего тра…дрома не смотрел, нашел меня в кресле, вот и подошел.
Я голый, в одних уже сохнущих штанах, морда разбита, понятно, что Кириллов подумал о том, что опять с Байсаровым в разгон ушли.
– Девушку осмотри, Айболит, – выдаю как на духу и осушаю бокал.
– Какую девушку, Умаров? – не понимает старый друг.
Он спец по моим травмам, частенько нас в молодости после кулачных ринговых рубилов вытаскивал, а потом я завязал.
Нашел выход тестостерону в ином русле. Бизнес. Сфера больших бабок, больших интересов. Есть где пыл спускать.
А бабы… это не про меня.
Было лишь одно исключение. Давно. И вот сейчас дежавю. Это исключение вновь в моей постели.
Долго со старым другом в гляделки не играем, я поднимаю бокал и указываю им в сторону постели, где на черной шелковой подушке белым пятном отличается личико моей Надежды…
Врач резко разворачивается на пятках и смотрит в указанную сторону, а я вижу, как у него спина каменеет, заметно даже под белоснежной рубашкой.
Док у нас всегда с иголочки одет, ты его хоть в ночь поднимай и зови на край света раны зашивать, Айболит всегда при параде.
Резко идет в сторону Нади, застывает возле моей постели.
Никто здесь не спал. И вот…
Опять. Она.
– Так. Что было? Вкратце только, – командует военный врач.
Цокаю языком, а перед глазами желанная женщина, голая на капоте машины, так отчаянно желающая близости и сопротивляющаяся ей…
Зверь проснулся. Не обращал внимания на грязь и дождь. Хотелось дорваться до заветного тела. Хотелось прочувствовать, что та, которая стала кошмаром и наваждением, жива, что дышит, стонет и кончает от моих ласк…
Ухмыляюсь. Умар, ты тронулся, какие ласки. Ты был зверем, им и остался. Оголтелым, раненым…
Перетрухал. Сильно. Стоило увидеть Надю за рулем, как летит от меня прочь. Мне показалось, что впервые в жизни я зассал. Сильно. Отчаянно. Потому что что-то щелкнуло.
Я испугался за нее.
За то, что не успею…
– Ну как сказать, Петр Григорьевич, – делаю паузу, – все было…
Врач бросает на меня косой взгляд.
– Умаров… – выдает тихо.
Поднимаю руку, пресекаю дальнейший разбор полетов.
– По обоюдному.
– С лицом у тебя что и у нее синяк на щеке вырисовывается, – складывает два плюс два врач.
– У нас тут гонки на выживание были. Надя за руль на нервах села, пришлось гнать за ней, подрезать. Основной удар принял на себя, но ей тоже досталось, а потом… в общем, проверь ее.
Врач качает головой. Бросает взгляд в сторону окна, где яркой вспышкой сверкает молния.
– В такую погоду дома сидеть нужно, воспаление легких подхватить можно. И я не про тебя, давно понял, что ты, Умар, неубиваемый, а вот девушку хрупкую ты чуть не угробил.
С Петей всегда разговор короткий и по сути. Опускаю взгляд и сжимаю кулаки. Терять контроль и идти на эмоциях – это не про меня. Железная выдержка неотъемлемая часть характера, а тут прорвало.
– Аккуратнее.
Бросает опять врач и смотрит на мои побелевшие костяшки, которые обхватили уже пустеющий бокал.
– Зашивать ладонь придется, если сломаешь.
Врач разворачивается и идет в сторону ванной, слышу, как включает воду. Руки моет. Айболит такой Айболит.
Выходит в спальню уже собранный, подготовленный, берет свою сумку, ковыряется в ней, достает стетоскоп и уверенно приближается к Наде, аккуратно убирает одеяло. Не нарушает граней, понимает, что девочка голая и лишь слегка приспускает одеяло, которым я укрыл ее.
Слушает легкие, прощупывает пульс, светит фонариком в глаза. Девушка дергается, почти приходит в себя, подрывается на кровати, слабенько очень.
– Тихо-тихо, милая, без резких движений. Нельзя…
Меняет военный тон Айболит, говорит мягко. Никогда такого тембра у него не слышал, но и баб к нему на лечение не таскал. Это с мужиками, может, Петр Григорьевич солдафона включает, а тут нежное мороженое.
Ладони врача слегка надавливают на голые плечи Нади, а у меня что-то внутри вспыхивает. Умом понимаю, что ничего не происходит запредельного, простая забота, уход, но зубы сжимаются.
Будь на месте Айболита кто другой, я бы эти пальцы переломал, чтобы не трогали…
Вспышкой эта мысль проносится, а потом вдогонку другая летит. Муженек у нее был. Трогал. И не только. Ярость просыпается, и я закрываю эту сторону вопроса от себя.
Именно поэтому и не лез копаться, потому что сорвусь. Восточная кровь не любит делиться.
Скрежет моих зубов слышен весьма отчетливо, и я усилием воли прогоняю эту мысль. Закрываю ее. Щелкаю замком. Нельзя. Не сейчас. Не тогда, когда кипит все в жилах.
Навредить могу. Нельзя…
А у Айболита получается тем временем Надю успокоить.
Работает быстро, четко, ощупывает тело на предмет переломов. Возвращает одеяло на место, прикрывает ее до горла, и я как-то выдыхаю. Когда поворачивается ко мне,
