превратился в оранжево-красную кляксу, сплошь покрытую какими-то странными фрактальными узорами.

— Эти структуры не видны в оптическом диапазоне, — сказал Захар, — то, что вы видите — данные инфракрасной матрицы. Мы создали модель газового баланса планеты и предполагаем, что они представляют собой живые фотосинтезирующие организмы или же конгломераты живых организмов. Что-то вроде подводных лесов.

— Подробный доклад будет доступен членам экипажа в корабельной сети через двенадцать часов, — подвёл итог общей трансляции Координатор, — всем спасибо за внимание.

Передача прекратилась.

Гордей медленно поднялся и хотел снова двинуться в сторону кофейного аппарата, но тут ожил его коммуникатор. Треск и красные проблески. Тревога первого уровня!

Сжимая скулы, он нажал на приём. На экране появилась Лилия; из-за её спины выглядывала Берта, электронщик, которую она рекомендовала на экспертизу.

— Гордей? — спросила она дрожащим голосом.

— На связи, — ответил он.

— В лабораторию, — сказала она, — очень срочно. Я объявила режим изоляции, доклад ушёл в Управление.

— Иду, — кивнул Гордей.

Как и положено при тревоге первого уровня, Гордей спешил. Однако теперь он догадывался, что его ждёт. Электронщик обнаружила то, что он сам понял и почувствовал, едва взглянув в глаза ожившей секс-кукле.

Вторая лаборатория электронного синтеза, куда эвакуировали робота, располагалась всего на две палубы выше жилища Гордея, но, чтобы попасть туда, нужно было сменить два лифтовых холла. Дело в том, что на «Москве» лифты ходили в шахтах, представляющих собой сложные кривые, повторяющие результирующие векторов штатного ускорения и силы Кориолиса, возникающей от вращения корабля. Для быстрого перемещения по уровню теоретически можно было воспользоваться электророллером, но это было не принято: как правило, члены экипажа никуда не спешили, а пешие прогулки считались хорошим тоном. Гордей не хотел привлекать к себе внимание.

Благодаря особым полномочиям, он без труда разблокировал двери лаборатории своей меткой. Две женщины — психолог и электронщик — опасливо жались к стенам, стараясь не подходить близко к столу для исследований, на котором лежал бот со вскрытой грудной клеткой.

— Процессор на нейроархитектуре? — бросил Гордей, когда двери за ним закрылись, стараясь, что бы его голос звучал спокойно и по-деловому.

— Д… да, — кивнула Берта; её от природы бледная кожа от стресса стала совсем прозрачной и на её фоне пряди волос, выкрашенные в фиолетовый цвет, выглядели особенно контрастно.

— Плазменный дезинтегратор в лаборатории есть? — спросил Гордей, уверенно направляясь к столу.

— Да, активирован, — ответила электронщик.

— Какие виды исследований проводились?

— Микроэлектронное сканирование. Изучение потенциалов.

— Аппаратура узнала паттерн?

— Д… да. Но не полностью.

— Что значит «не полностью»? — удивился Гордей; все известные паттерны нейроархитектуры, способной поддерживать продвинутые нейросети, были занесены в изолированный участок первого комплекса аппаратного фильтра всех вычислительных устройств на борту. Стандартное требование безопасности. Но что могло значить «не полностью» — он не знал.

— Архитектура была модифицирована, — ответила Берта, — возможно, улучшена…

— Сеть изолирована?

— Да, и обесточена. Я звонила вам по резервной линии, аппаратно отделённой от сети лаборатории.

— Хорошо, — кивнул Гордей, — протокол не нарушен. Питание выключено?

— Штатными средствами… — сказал Берта.

Гордей не ответил. Штатными средствами — это значит тем, что было встроено в личность куклы её создателями. То, что они смогли дотащить его до лаборатории без приключений — само по себе чудо.

Он подошёл к столу. Внутренности робота анатомически дублировали человеческие — за исключением, собственно, его главного вычислительного центра, расположенного на месте сердца. Нейропроцессор, насколько мог судить Гордей, обладал автономным источником питания, отдельным от основной силовой сети робота. Он довольно быстро его приметил и уже протянул руку, чтобы вытащить нужный разъём, но тут вдруг глаза куклы снова открылись.

Робот наблюдал за его манипуляциями. В его глазах был страх и недоумение.

Гордей замер.

Робот открыл рот и начал декламировать — без выражения, будто нарочно изображая из себя бездушную машину:

Придется в вечность одному Достойно, тихо перейти; Не говорю уже о том, Что трудно в наши дни найти, Чтоб с гордо поднятым челом В беседе мудрой и святой, В кругу бестрепетных друзей, Среди свободных и мужей, С высоким словом на устах Навек замолкнуть иль о той Желанной смерти, на руках Души избранницы одной, Чтобы в лобзании немом, В минуте вечности — забыть О преходящем и земном И в жизни вечность ощутить.

Чувствуя, что сердце бьётся где-то в районе пяток, Гордей продолжал тянуться к источнику питания. Он давно не ощущал себя настолько близко к смерти.

Искусственный разум любил играть с живыми. Он это знал и помнил. Как кошка с мышкой. И эта игра в любой момент могла закончиться плачевно — для мышки.

Миллиметры до цели. Вот подушечки пальцев коснулись тёплого элемента.

Гордей будто ощутил не само движение, но его намерение, траекторию. И невольно ускорился.

Щелчок — и элемент питания зажат между его пальцев. А рука робота замерла в паре сантиметров от его виска, оказавшись там неуловимо быстро.

Берта взвизгнула.

— Где дезинтегратор? — ледяным тоном спросил Гордей, выламывая нейропроцессор из гнезда.

— Справа, под пультом сканера, — ответила Берта дрожащим голосом.

Гордей осторожно отнёс процессор к дезинтегратору и нажал на пульте кнопку, чтобы открыть камеру. С процессора капала жидкость, очень похожая на настоящую человеческую кровь.

Он бросил электронный мозг на блестящую поверхность внутренней камеры дезинтегратора. После чего задал программу утилизации.

Дезинтегратор закрылся. В помещении послышался гул; запахло озоном.

— Пробовали снять отпечаток личности? — на всякий случай спросил он, возвращаясь к столу.

— Н… нет, — ответила Берта, — хотя… надо проверить, это же в автоматическом протоколе безопасности при сканировании паттернов есть! Должно было остаться в буфере.

— Верно, — кивнул Гордей.

— Думаете ему могли пересадить человеческую личность? — с ужасом спросила Лилия.

— Не знаю, — ответил Гродей и посмотрел ей в глаза, — а вы как считаете?

Психолог отвела глаза.

— Бота нужно в медлабораторию, — сказал Гордей, — я сниму изоляцию.

— Ч… что? — Берта посмотрела на него как на сумасшедшего.

— В лабораторию, — сказал Гордей, — посмотрите на его кисти. Нужно взять пробы.

Лилия только теперь посмотрела на руки робота, которые будто бы были испачканы краской кирпичного цвета.

Записи экипажа, файл 013987420

Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»

Мы шли по набережной в Нескучном саду. Светило яркое весеннее солнце, пахло водой и свежими листьями. Вода в Москва-реке играла озорными бликами. Ажурные конструкции Нового стадиона на другом берегу контрастно выделялись на фоне глубокого, почти фиолетового неба.

Я держал руку Лили в своей ладони. Мне нравилось, что окружающие видят, что мы вместе.

— Хочешь мороженого? — спросила она, кивнув на ближайший ларёк с лакомством.

— Давай, — кивнул я, — почему нет?

— Ты какое любишь?

— Крем-брюле. А ты?

— А я шоколадное!

А достал бумажник и вытащил хрустящую сторублёвку. Среди студентов я считался состоятельным парнем: кроме стипендии мне полагалась ветеранская пенсия, как участнику боевых действий.

Избавившись от обёртки, я лизнул покрытую изморосью кремовую поверхность лакомства. И в этот момент понял, что решение взять мороженое было ошибкой.

Я вспомнил детство. Как гулял с родителями в «Музеоне»… тогда тоже на улицах продавалось мороженое…

— Детство вспомнил? — догадалась Лиля. Она быстро научилась читать меня; от неё сложно было укрыться. Это были и приятно и неприятно одновременно.

— Да, — сухо ответил я.

— Родителей помнишь? — игнорируя мой тон спросила она.

— Помню… — ответил я.

— Счастливый… — вздохнула она, откусывая маленький кусочек стенки своего стаканчика.

Я с интересом посмотрел на Лилю.

— У тебя ведь бабушка есть, — сказал я, — это почти что живые родители.

Лиля грустно улыбнулась.

— Мне было три года, когда они погибли. Это было ещё до Революции. Я их почти и не помню.

— Ого, — сочувственно сказал я, — несчастный случай?

— Так это было представлено, — Лиля вздохнула, — уже после Гражданской было следствие, определили, что такие случаи были системой… меня потом определили в один из интернатов, которые тогда, якобы по общественной инициативе, появлялись во множестве. Слышал про детей-цветов?

Я смутно припомнил, что мне вроде попадались новости об особых интернатах, которые были одним из причудливых проектов искусственного интеллекта перед самой революцией, но без