дело совершенно не касалось его, как будто он не сознавал всей чудовищности своего поступка.

— Проклятое?.. Отвратительное? — в смущении пробормотал король. — Но, милорд…

— Умоляю вас, ваше величество, — вдруг произнес серьезный голос, — кажется, мой муж разгневал ваше величество? Удостойте объяснить мне все дело.

Кругом по-прежнему стоял гул голосов, и тихий разговор около постели милорда не привлекал ничьего любопытства. Удивление, возбуждение благожелательной снисходительностью короля сменилось полным равнодушием; ясно было, что любезность Людовика к министру финансов была вызвана экстренной нуждой в деньгах, а требования все новых и новых сумм были со стороны короля так часты, что уже не возбуждали больше интереса.

Подслушать разговор, не нарушая почтительного отношения к королевскому сану, было невозможно, а такое нарушение считалось гораздо менее простительным, чем самое ненасытное любопытство. Одна Лидия, пользовавшаяся особыми правами, не обращала, по-видимому, внимания на преграду, отделявшую Людовика, маркизу Помпадур и Эг-линтона от остальных присутствовавших. Теперь она стояла в изножье кровати; ее грациозная фигура в сером платье напоминала монахиню. Одной рукой держась за резьбу кровати, она пристально глядела в лицо короля своими блестящими, серьезными глазами.

Наконец Людовик вышел из оцепенения, в которое его повергли слова Эглинтона; изумление уступило место гневу. Появление Лидии и ее вмешательство, конечно, должны были окончательно разбить все его надежды на поправление финансов. Пред его глазами стояли соблазнительные миллионы, он почти чувствовал их в своих королевских руках и слышал их упоительный звон, и вдруг «странное» поведение милорда лишило его этого сокровища. Теперь все изменилось. Дело надо было начинать сначала, и при настоящих обстоятельствах оно затянется на долгое время. Милорда, пожалуй, еще можно было бы уговорить, но Лидия, наверно, будет неумолима.

Его величество нахмурился, увидев пред собой изящную фигуру в светло-сером шелковом платье, олицетворявшую собою молодость и красоту, с высоко поднятой гордой головкой, с большими серыми глазами, в которых светились сила и власть. В его голове мелькнула мысль, что внезапная перемена в мыслях Эглинтона (а в этой перемене он ни минуты не сомневался!) произошла из инстинктивного страха, который заставило его почувствовать присутствие Лидии, так как видеть ее приближение он не мог. Это соображение еще враждебнее настроило короля против молодой женщины, спокойно ожидавшей его разъяснений.

— Вы ошибаетесь, маркиза, — сурово заговорил он, — уверяю вас, что между нами и милордом царило полное согласие, по крайней мере, так было несколько минут назад.

— Пока я не подошла? — спокойно спросила она, — Я очень рада этому, так как, надеюсь, мне нетрудно будет убедить ваше величество, что мое присутствие не может повлиять на поступки господина контролера и его чувство глубокого уважения к вашему величеству.

— Надеюсь! — едко прервала маркиза Помпадур, — Мы надеемся также, что милорд приобрел наконец способность говорить и выскажет нам свои доводы.

Но Людовик вовсе не желал возобновлять разговор при Лидии. Он так же, как и герцог Домон, отлично знал, что позорное предложение, которое он, несмотря ни на что, решил принять, не возбудит в ее душе ничего, кроме отвращения и ужаса. Конечно, трудно было обойтись без содействия лорда Эглинтона, а этот безвольный глупец, наверное, станет поддакивать своей жене. В то же время в голове Людовика мелькнул другой план захватить Карла Эдуарда, и он с жадностью ухватился за эту мысль. Рано или поздно молодой претендент будет вынужден покинуть берега Шотландии; его друзья могли выслать помимо ведома французского короля другой корабль для освобождения беглеца. На обратном пути домой этот корабль может быть перехвачен; Карлу Эдуарду придется тогда провести некоторое время во Франции, а затем…

Кроме того, были, конечно, и другие средства приобрести эти соблазнительные миллионы, но эти средства нужно было еще изобрести, обдумать, нужно было составить план действий и привести его в исполнение; решение вопроса будет таким образом отсрочено, а королевские сундуки необходимо было немедленно пополнить. Для короля только одно было ясно; говорить на эту тему с маркизой Эглинтон не представлялось возможным, — это грозило ненужным унижением в случае отказа.

Как будто в ответе на вызывающие слова маркизы Помпадур лорд Эглинтон спокойно возвратил королю письмо герцога Кумберлэндского, а тот в свою очередь с величавым равнодушием спрятал бумагу в карман, сказав при этом;

— Нет, нам не к чему беспокоить маркизу этим вопросом; она совершенно незнакома с делом, а повторять все сначала утомительно, да и скучно.

— Прошу извинения у вашего величества, если я злоупотребила своим правом, — возразила Лидия, — но жажда служить Франции и вашему величеству необыкновенно обострили мои чувства. Мои глаза видят в темноте, а уши слышат на далеком расстоянии.

— Одним словом, маркиза Эглинтон подслушивала, — с усмешкой произнесла Помпадур.

— Не подслушивала, а слышала, — хладнокровно возразила Лидия.

— Значит, вам все известно? — с напускным равнодушием спросил Людовик.

— О, да! — и Лидия улыбнулась.

Сегодня положительно был день сюрпризов, так как в ее улыбке ясно сказывалось поощрение.

— А… что же вы скажете на это? — с тревогой спросил король, немного ободренный ее улыбкой.

Неужели ему суждено было найти союзника там, где он ожидал наткнуться на самое упорное противодействие?!

— Мне кажется, что милорд немного поторопился, — спокойно ответила Лидия.

— А-а!

Людовик глубоко вздохнул, почувствовав сильное нравственное удовлетворение, и вслед за ним с облегчением вздохнула и маркиза Помпадур.

— Это предложение, насколько я поняла, идет из Англии, не так ли, ваше высочество?

— От его светлости, герцога Кумберлэндского, — подтвердил король, снова вынимая письмо из