В разгар их романа, когда Сесиль в марте 1948 года был допущен в роскошный дом Гарбо в Калифорнии, он вспоминал, с каким воодушевлением разглядывал ее Ренуаров, ее Модильяни, ее Руо, ее Боннара, гордясь тем, что удостоился чести посетить эти уединенные, закрытые от мира покои.

Гарбо покупала картины по совету своих умных друзей, среди которых, кроме Джорджа Шлее, были также выдающиеся бизнесмены Ротшильды и Онассис. В начале 1950-х годов на стенах ее квартиры видели трех Ренуаров, Боннара, Модильяни, Ван Донгена, Руо. Со временем эта коллекция продолжала расширяться, но Гарбо не выставляла ее на обозрение.

Более того, в 1970-е годы стало известно, что Гарбо – не только владелица уникальной коллекции картин. Большая часть торгового центра на Родео Драйв в Беверли-Хиллз, самой респектабельной части Лос-Анджелеса, принадлежала актрисе. Кроме того, она владела домами в Нью-Йорке и родной Швеции.

Мы помним, как страстно провинциальная нищая девочка мечтала стать богатой, чтобы никогда больше не знать нужду. И когда ее мечта сбылась – по вполне понятным причинам она должна была считать себя обязанной и верной человеку, приблизившему ее к заветной цели. Этим человеком мог быть только один Джордж Шлее.

«Многие удивлялись, не понимая, что связывает красавицу актрису с невзрачным мужчиной, одетым в плохо сшитые костюмы (хотя его официальной женой была знаменитая модельер Валентина). Гарбо обожала Шлее, он напоминал ей наставника ее юности Морица Стиллера. Всю жизнь Гарбо пыталась опереться на тех, кто мог подтолкнуть ее вперед, преодолев ее инертность, взять на себя ее заботы», – пишет Игорь Оболенский в своей работе «Грета Гарбо. Скандинавский сфинкс». Конечно, подобные рассуждения имеют под собой основу; но все же, думается, все это частности, тогда как главное – совместное ведение бизнеса.

Деньги – вот цемент, на котором два десятилетия держалась связь шведской актрисы и русского эмигранта.

Позже станет известно, что Гарбо не только передала Шлее право распоряжаться своими деньгами и покупать антиквариат, но и делать любые рискованные вложения. Когда в 1964 году Джордж Шлее умер практически у нее на руках во время их совместного путешествия по Европе (Шлее умер в Париже 3 октября 1964 года, его смерть долго служила предметом многочисленных домыслов), она в панике улетела в Америку. Хоронить мужа пришлось Валентине…

Валентина Шлее прибыла в Париж в понедельник, а во вторник вылетела вместе с телом покойного в Лос-Анджелес. Гарбо в эти дни нигде не было видно; струхнувшая женщина попросту укрылась неподалеку в квартире Сесили Ротшильд на Рю Фобур де Сент-Оноре. Похороны Джорджа Шлее состоялись в Нью-Йорке в Погребальной Часовне на углу Пятьдесят Второй улицы и Лексингтон-авеню. Во время траурной церемонии прозвучало стихотворение Пушкина «Памятник» (сначала по-русски, затем по-английски). Два православных священника провели службу, нараспев читая молитвы и зажигая свечи. Отсутствие Гарбо на похоронах явно бросалось в глаза многочисленным присутствовавшим, хорошо знавшим все обстоятельства.

«Кем он был для нее: деловым партнером или чем-то большим? – вопрошает Хьюго Виккерс, пытавшийся навязать читателям версию чисто платонических взаимоотношений между Гарбо и Шлее. – Несомненно одно: он делал все что мог ради Гарбо, он посвятил всю свою жизнь, чтобы поддерживать огонь в тлеющем, угасающем мифе. По сути дела, он был мистером Гарбо и наслаждался этой ролью».

Каково же было возмущение модельерши, когда та узнала, что практически все свое огромное состояние Джордж Шлее завещал Гарбо. Соперница получила акции бумажной промышленности, дома в Италии и Южной Франции.

При этом – даже после смерти Шлее – его официальная и неофициальная жены продолжали жить в одном доме на Ист-Ривер в Манхэттене. Странные люди, удивительные взаимоотношения, необычные привязанности… Пока приятели – мужчины и женщины – интриговали и боролись за внимание звезды, сама она вела ту жизнь, которую считала единственно приемлемой для себя. Невзирая на условности! А иначе разве могла бы она поселиться в том же доме, что и ее давняя-давняя пассия Валентина и ее неверный супруг Джордж Шлее? Иначе разве могла бы не только наносить визиты, но и вместе отмечать праздники? Вот Сесиль Битон описывает: в июне 1961 года Гарбо присутствовала на прощальном обеде у Валентины, который та устраивала в честь мужа, в их квартире на Пятьдесят Второй Восточной улице. Вскоре после этого, согласно устоявшейся традиции, Гарбо и Шлее должны были отбыть на лето на юг Франции, а Валентина – уехать в Венецию. Вот в другой раз, в другой год, Грета сама говорит Сесилю, что «твердо решила, что точно не пойдет наверх к Шлее», потому что «прошлый год это была сущая пытка, и ничто не заставит меня пойти туда снова… в любом случае, это так отличается от того, как было в детстве у меня дома». Иначе разве могла бы – во все годы этого любовного треугольника и семейных интриг – носить вещи, сшитые под маркой Валентины? Для наглядности можно привести пару строк из письма их общей знакомой Маргарет, жившей в доме № 533 на Парк-авеню, которая живописала Сесилю: «Грета на этом вечере пребывала в своем самом разговорчивом и дружелюбном настроении; на ней было парчовое платье с длинными рукавами от Валентины, волосы зачесаны назад и завязаны кружевной лентой, что придавало ее внешности божественный, хотя и несколько необычный вид…» Речь шла о пасхальной вечеринке у супругов Шлее.

«Она терпеть не может Валентину – кстати, взаимно – и поэтому особенно горько, что они вынуждены проводить так много времени в обществе друг друга», – откровенничал Сесиль с Мерседес.

Когда Гарбо отдалялась от Сесиля и тем более – от Мерседес де Акоста, оба дружка, словно бы заново нашедшие друг друга, начинали бурную переписку или, если позволяли обстоятельства, назначали частые встречи, чтобы только посплетничать о Грете. Как-то Мерседес написала своему доверенному приятелю Битону: «В июле Грета вернулась, но я ее еще не видела. Вечером накануне отъезда в Европу она обмолвилась о тебе, и я была вынуждена встать на твою защиту (почему – слишком сложно объяснять тебе в письме). Мы с ней повздорили, и я высказала ей все, что думала. Она рассердилась и уехала, так мне и не позвонив и не попрощавшись. И вот теперь, по возвращении, опять-таки не позвонила мне. Она поселилась в том же доме, что и Джордж Шлее, и вскоре переедет туда окончательно. Нет, это просто какой-то идиотизм, это просто противоестественно, что после стольких лет дружбы с ней все еще приходится обращаться в «лайковых перчатках» или же постоянно попадать впросак… Разумеется, мне ее ужасно недостает, и оттого, что я ее не вижу, мне становится тоскливо. Жизнь проносится мимо с такой быстротой, что безвозвратно уходят секунды, которые мы могли бы провести с дорогими сердцу людьми!»

В это время Мерседес жила в Нью-Йорке, в доме № 471 по Парк-авеню. Вскоре она получила такой же, полный скрытой ревности, ответ Сесиля, писавшего: «Дражайшая Мерседес! Был рад получить от тебя весточку, хотя и горько осознавать, что у тебя нелады с Гретой, и что самое главное, из-за меня. Прискорбно, что люди, которые любят друг друга, видятся гораздо реже, чем те, что находятся в более поверхностных отношениях. Мне очень горько за Грету, которая далеко не счастлива и только тем и занята, что еще больше осложняет себе жизнь. Я никак не могу взять в толк, почему она озлобилась на нас с тобой, ведь мы всегда были с нею предельно честны и желали ей только добра. Боюсь, что она так и не даст о себе узнать, хотя ей трудно обойтись без тебя – мне всегда казалось, что остаток дней вы проведете вместе. Как бы мне хотелось надеяться, что Шлее – действительно тот, кто ей нужен; но даже если отвлечься от всяческих предвзятых чувств, я глубоко сомневаюсь, что он способен дать ей то, в чем она нуждается, а она готова пожертвовать всем ради того, чтобы чувствовать себя под его крылом».