— Привет, Игорек! — поздоровался он, присаживаясь на стоявший под моим зонтиком второй свободный лежак.

— Привет, — буркнул я.

— Черт, уже с утра песок горячий, как огонь, — проворчал полицейский, отряхивая ладонями налипшие к ногам песчинки, и заявил: — После обеда часа в два подходи ко мне в номер, поговорить нужно.

— Хорошо, — ответил я — общаться с кем бы то ни было после вчерашнего обвинения «селадона», при молчаливом одобрении его инсинуаций остальными членами нашей группы, мне не хотелось. Майор, правда, заступился, но можно было бы не ждать, пока я сцеплюсь с Гуляевым, и погасить конфликт в самом начале его развития, объявив, что я ни в чем не виновен. Тем не менее говорить с Бурмистровым я не хотел, а для того, чтобы отвязаться от него, встал и пошел купаться.

Я пришел к майору на полчаса позже назначенного им времени, намеренно задержавшись, выражая таким образом пренебрежение к обществу, обидевшему меня. Все общество было уже в сборе. Для полного комплекта не хватало лишь моей персоны.

Сидели сейчас все чуть по-иному, нежели во время предыдущего сбора в номере Бурмистрова. Замшелов и Ярилова снова расположились на кровати, и напротив них на кровати сидел полицейский, а вот рядом с ним пристроилась врач Студенцова. На стуле у окна сидела Алина, Гуляев на сей раз занял место у трюмо. Чтобы видеть всю честную компанию, образовывающую некий круг, я прошел в комнату и встал у стены между Алиной и Гуляевым.

— Ну, что же, начнем, — проговорил полицейский и с помощью одного пульта дистанционного управления сделал звук работающего телевизора потише, а с помощью другого мощность работающего кондиционера чуть сильнее — на улице был пик жары, отель раскалился, и в номере стояла духота.

Все молча уставились на майора, а он уверенным голосом продолжил:

— Что ж, уважаемые соотечественники, дела у нас неважные, я бы даже сказал, отвратительные. Турецкая полиция, со слов консула, утверждает, будто вчера с нашими согражданами Люстриным и Лебедевой произошли несчастные случаи, в результате которых первый утонул, а вторая отравилась контрафактным спиртным напитком, но это ложь. Понятно, туркам не хочется объявлять о том, что на побережье орудует убийца, дабы не спровоцировать отток туристов в страну. Но нам с вами от этого не легче. Вчера на самом деле произошло убийство Леонида Люстрина. Его утопили, в чем мы с Игорем убедились. — И Бурмистров коротко рассказал о нашем с ним вчерашнем исследовании морского дна и найденной веревке с петлей на конце.

— А почему вы нам об этом сразу не сказали? — возмутился Гуляев. — Мы должны были быть в курсе того, что в окрестностях отеля обретается убийца. Соответственно могли подготовиться к его возможным насильственным действиям по отношению к нам. Есть хорошая поговорка: предупрежден — значит, вооружен.

Бурмистров сделал кислую мину, точно такую же, какая у него бывала после того, как он выпивал рюмку коньяка. Но в этот раз он скривился не от неприятных вкусовых ощущений во рту, а от необоснованных, на его взгляд, претензий к нему.

— Ах, оставь свои амбиции, Николай, без тебя тошно! — отмахнулся он от «селадона» как от надоедливой мухи. — Я не хотел раньше времени пугать людей. — И, видя, что Гуляев пытается вновь что-то сказать, повысив голос, продолжил: — Смерть Лебедевой тоже не случайна, ее явно убили. Я пока не знаю, как именно, но постараюсь выяснить, раз уж меня неофициально попросили поучаствовать в выяснении обстоятельств гибели наших сограждан. Но дело приобретает иной, отличный от моей первоначальной версии оборот. Если раньше я считал, что смерть Бурениной в аэропорту и убийство Люстрина каким-то образом между собою связаны, а нас всех, присутствующих здесь, как я понимаю, нечто объединяет, в результате чего преступник убивает членов именно нашей группы, то сейчас я так не считаю, потому что вчерашняя смерть Марии Лебедевой никак не вписывается в мою версию. Мария, как мне стало известно, была не из нашей группы, не из Москвы, а следовательно, у нас с ней ничего общего быть не может. Мне кажется, действует какой-то психопат или маньяк, которому все равно, кого убивать. А если так, кто будет следующим, предсказать невозможно.

— Он хотел убить меня! — каркающим голосом проговорила Галина Студенцова.

В номере воцарилась тишина, лишь слышен был приглушенный звук работающего телевизора. Удивление присутствующих оказалось настолько сильным, что даже безразличная ко всему неприступная красавица Ярилова вдруг нарушила обет молчания, который, видимо, взяла в общении с нами.

— С чего это вы взяли? — презрительно проговорила она таким тоном, словно хотела сказать: «И кому это вдруг понадобилось убивать такую старую курицу?»

Напрочь игнорируя презрительный тон Яриловой, Студенцова как-то отстраненно, но тем не менее твердо повторила:

— Да, вчера хотели убить именно меня. — Она замолчала, тупо уставилась себе под ноги и плотно сжала морщинистые губы. Она вообще вела себя со вчерашнего дня как-то странно, неадекватно происходящим событиям, словно вся ушла в себя. По-видимому, причиной тому послужил стресс, вызванный у Студенцовой ее твердым убеждением, что вчера на месте погибшей девушки должна была оказаться она.

То, что врач немного не в себе, заметили все и не знали, как реагировать на ее слова. Замшелов, оглаживая свою бородку «а-ля Владимир Ильич», осторожно, как говорят с душевнобольными, спросил:

— А с чего, Галина Семеновна, вы взяли, что хотели убить именно вас?

По-прежнему глядя на одну только ей видимую точку под ногами, пожилая женщина тихо заговорила:

— Когда вчера Игорь с Алиной ушли танцевать, нам принесли коктейли и прохладительные напитки, все разобрали коктейли и стали потягивать их через трубочку. Я коктейли не люблю и не пью, а вот апельсиновый напиток в стакане пригубила. Потом вернулась Алина, а вскоре Игорь с какой-то девицей. Они сели за стол, Игорь через пару минут ушел, оставив незнакомку в нашей компании. Девушка чувствовала себя неуютно и начала томиться в ожидании Игоря. Чтобы подбодрить ее, я заговорила с ней, а потом отдала свой коктейль, и мы познакомились. Девушку звали Маша. Она выцедила из стакана половину его содержимого, остальное пить не стала, ей и так было много, потому что она уже была в изрядном подпитии. Потом к девушке подошла ее знакомая, с которой она, как я поняла, пришла на Улицу баров, и потащила ее танцевать. Затем вернулся Игорь, а Алина с подсевшим к ней Адамом пошли танцевать. В этот момент на танцевальной площадке Маша почувствовала себя плохо. Ее подхватили, отнесли на сцену, а через несколько минут она умерла.

На пару минут все оцепенели, переваривая услышанное, наконец Гуляев произнес:

— Вы хотите сказать, что кто-то вчера в баре хотел вас отравить, подсыпав в ваш стакан с коктейлем яд? Но коктейль выпила Маша Лебедева и отравилась?

— Да, именно это я и хочу сказать, — выходя из ступора, ответила Студенцова и уже осмысленно посмотрела на полицейского. — Кто-то подсыпал в стакан яд, рассчитывая, что я его выпью, но я отдала коктейль Маше, и умерла она. Когда я ее осматривала, все признаки отравления сильнодействующим ядом были налицо: тошнота, рвота, судороги, острая асфиксия, паралич. В общем, следующей жертвой убийцы должна быть я. А чтобы этого не случилось, я завтра же с утра собираю вещи и уезжаю домой! — С этими словами она поднялась с кровати и двинулась к выходу.