— Вот тот парень, которого вы хотели видеть, лейрд, — крикнул Колин Мак-Рат, заходя в конюшню. За ним плелся какой-то юноша со светлыми взъерошенными волосами.

В этот момент Лахлан осматривал копыта одной кобылы. Подняв голову, он посмотрел на вошедшего, коротко кивнул ему в знак приветствия и вернулся к своему занятию. Он ощупал колени гнедой и, когда лошадь, испугавшись, слегка подалась в сторону, ободряюще похлопал ее по спине. Потом он проверил подпругу и узду. Эта изящная берберийская кобыла была красивой и, несмотря на хорошую дрессировку, довольно своенравной. Лахлан понял, почему графиня выбрала именно ее для первого дневного переезда.

— Ты можешь идти, — наконец обратился он к своему долговязому и рыжеволосому кузену, передавая поводья. — Выведи во двор лошадь леди Уолсингхем и пони ее дочери, который стоит в соседнем стойле, и привяжи рядом с моим конем. Остальная ее челядь уже должна быть готова к отъезду. Ими занимался твой отец. Скажи, что я скоро приду.

Колин кивнул и, негромко насвистывая, повел лошадь из конюшни.

Лахлан повернулся к музыканту, который молча стоял возле него, взволнованно ожидая, когда с ним заговорят. В конюшне, кроме них, никого не было.

— Как тебя зовут, парень? — спросил Лахлан.

Юноша, которому, по всей видимости, не было и двадцати лет, с тревогой посмотрел на шотландца. Под бело-зеленой ливреей королевского дома Тюдоров можно было разглядеть узкую грудь и тощие ноги. Длинными пальцами он стянул с головы кепку, и его прямые как пакля волосы, упав на высокий лоб, закрыли его по самые брови. Дрожащей от волнения рукой парень отбросил непослушную прядь назад.

— Нед Фрейзер, милорд, — ответил он, приняв серьезный вид.

— Ты, Нед, знаешь, кто я?

— Да, лейрд, знаю, — ответил юноша, учтиво кивнув головой. — Вы — Мак-Рат из Кинраткейрна. Мой клан живет на острове Скай.

— И ты тот самый парень, который вчера вечером играл на волынке. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Да, сэр, я, — согласился Фрейзер. Нахмурив брови, он разглядывал узкое стойло и, судя по всему, пытался понять, что за странный допрос ему учинили.

— Шотландец, который играет на волынке при дворе короля Генриха! — сказал Лахлан, удивленно вскинув брови. — Вот уж такого я точно не ожидал увидеть.

— О, я редко играю на волынке, — поспешил объяснить Фрейзер. — По правде говоря, только когда цыгане вышли в пледах Кемпбеллов, я понял, что они будут изображать горцев или разыгрывать из себя полных недоумков, чтобы повеселить публику. Я не думал, что это может обидеть кого-нибудь из моих соотечественников-шотландцев, лейрд. Я всего лишь сделал то, что мне приказали. — Втянув шею в худенькие плечики, он добавил: — Обычно я играю английские мелодии на гобое или деревянной флейте.

— Кто приказал тебе играть на волынке? — спокойным голосом спросил Лахлан.

— Сдается мне, что приказ был отдан Главным королевским комедиантом. — Прежде чем продолжить отвечать, юноша задумался, нахмурив лоб. — Я не думаю… — Он осекся, так как в присутствии шотландского лейрда им овладела робость.

— Продолжай, — подбодрил его Лахлан. — Что ты хотел сказать?

— Да, милорд. Вчера вечером на галерее музыканты шептались о том, что весь этот спектакль придумала какая-то благородная дама. Но в такую бессмыслицу, — поспешно добавил он, — может поверить только последний болван.

— И как же зовут ту леди, которая якобы сочинила этот фарс?

— Ой, не знаю, — признался Нед Фрейзер. — Остальные музыканты тоже не поверили. По крайней мере, никто не стал ломать голову над тем, кто она такая, решили, что это пустая болтовня.

Лахлан поверил в то, что юноша говорит правду, и, кивнув в сторону двери, дал ему понять, что разговор окончен.

— Можешь идти, парень, — сказал он и протянул музыканту пятишиллинговую монету.

Нед поспешно удалился, а Лахлан, наклонившись, взял перчатки для верховой езды, которые лежали на стоге сена. Выпрямившись, он увидел, что возле стойла, всего в нескольких шагах от него стоит маркиз Личестер. Позади, возле огромных ворот конюшни, топтались два здоровенных крепких солдата из его охраны, которые должны были предотвратить нежелательное вторжение посторонних.

С воинственным видом шагнув вперед, английский дворянин упер руки в боки и уставился на Лахлана. Он был вооружен: с одной стороны к его поясу был пристегнут широкий меч, а с другой кинжал. Камзол из черного бархата стягивал его мощную грудь бочкообразной формы, а длинные мускулистые ноги были обтянуты плотными лосинами.

— Я пришел, чтобы честно предупредить тебя, мерзкий выродок, — злобно прорычал маркиз.

Широкоплечий, крепкого телосложения, ростом, правда, ниже Лахлана, он держался с уверенность рыцаря, который только и делает, что упражняется в военном искусстве. Хлопнув перчатками по ладони, шотландец двинулся к пылающему от гнева господину и, подойдя к нему почти вплотную, остановился.

— Говори, зачем пришел, Личестер, да побыстрее. Мне сегодня целый день придется скакать верхом, и я должен отправиться в путь ровно в назначенное время.

Враждебный тон Лахлана окончательно вывел из себя Эллиота Броума, и он сжал рукой эфес своего меча.

— Графиня Уолсингхем обещана мне, — заявил он, презрительно усмехаясь. — После возвращения из Шотландии мы с ней поженимся. Поэтому держись от нее подальше. Она не пара такому ничтожеству, как ты.

Личестер явно заблуждался, и Лахлану очень хотелось уесть отвергнутого любовника, сказав, что этой ночью леди Уолсингхем спала не с ним, а с другим, более удачливым в амурных делах джентльменом. Но он не стал этого делать. У него на это было две причины. Во-первых, не в его правилах было подставлять ничего не подозревающего мужчину, направив на него гнев этого грубияна. Во-вторых, это было бы равносильно признанию, что ему нравится обворожительная графиня.

— Если эта леди — ваша невеста, то она даже не станет смотреть в мою сторону, — ответил Лахлан холодновато-равнодушным тоном. — К тому же я никогда насильно не навязываю женщинам свои ухаживания.

Спокойный тон, каким были сказаны эти слова, подействовал на Личестера так, как на быка действует красная тряпка. От злости на висках у маркиза вздулись вены. Даже сквозь густую черную бороду было видно, как побагровело его лицо.

— Ты на что намекаешь? — взревел он, задыхаясь от гнева. — Что ты такое говоришь, парень? Что я навязываю?

Натягивая длинные перчатки, Лахлан смотрел в горящие ненавистью черные глаза англичанина.

— Если уж мы заговорили о представительницах слабого пола, Личестер, то я понятия не имею о том, что вы там с ними делаете, а чего не делаете, — сказал он. — Однако, принимая во внимание ту сцену, которую вы вечером устроили во время танцев, я подозреваю, что вы ухаживаете за женщинами так же неумело, как танцуете павану. А теперь прочь с моей дороги!