У алтаря церкви иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» в 1911 году были перезахоронены останки варяжцев, перевезенные из корейского порта Чемульпо. На торжественных похоронах перед многочисленными участниками церемонии на Морском кладбище проникновенную речь сказал протоиерей Сибирского флотского экипажа Богославский:

«Приветствуем возвращение ваше на родную землю… Вас в лице товарищей по оружию, моряков встречает сама Родина-мать, дорогих сынов своих, погибших героев “Варяга” и “Корейца”. Корабли ваши, стоя на часах и на страже Родины, за честь Родины и флота приняли вызов на смертный бой, не считая врагов… Господь не судия победы, вы и корабли ваши погибли смертью храбрых. Кости ваши нашли временный покой на чужбине. Но вас там не забыла Родина, и вот теперь вы ляжете в родную землю в своей семье моряков и под сенью сего святого храма. Здесь, осеняемые храмовой иконой “Всех Скорбящих Радость”, уже покоятся безмятежно и мирно в своих преждевременных могилах ваши товарищи, пришедшие сюда, на край государства русского, из разных уголков обширного Отечества… Вот на этом братском кладбище и ваша новая тихая пристань, у самого алтаря Божьего храма. Опустим же в недра земли дорогие останки героев. Да будет легка им родная земля! И да будет им вечная память!».

Через год, в 1912-м, над братской могилой варяжцев был сооружен гранитный памятник в виде стилизованной часовни с Георгиевским крестом наверху. На гранях памятника были высечены имена и воинские звания 15 моряков, а также общее посвящение: «Нижним чинам крейсера “Варяг”, погибшим в бою с японской эскадрой при Чемульпо 27 января 1904 года».

Храм-памятник на Морском кладбище был разрушен в годы воинствующего атеизма, но сохранившееся захоронение варяжцев стало центром сформировавшейся мемориальной зоны кладбища, где в разные годы были похоронены участники Русско-японской войны, в том числе четыре Георгиевских кавалера – жителя Владивостока:

Василевский Федор Григорьевич – гальванер броненосца «Ослябя» (участник Цусимского боя, умер в 1953 году); Псалом Сила Васильевич – комендор крейсера «Варяг» участник боя в Чемульпо, умер в 1954 году); Ключегорский Александр Васильевич – комендор миноносца «Блестящий» (участник Цусимского боя, умер в 1955 году); матрос с подводной лодки «Дельфин» Сюткин (умер в 1959 году).

В октябре 1990 года во Владивостоке на теплоходе «Русь» из Нагасаки были доставлены останки двух русских моряков – участников Цусимского боя: Коновалова – машиниста транспорта «Иртыш», Малашенко – матроса 1-й статьи броненосца «Император Николай I». Они были торжественно захоронены в мемориальной зоне Морского кладбища рядом с захоронениями варяжцев.

Балтика встретила Владивостокский отряд крейсеров неприветливо. Позади остались сотни морских миль. Путь отряда осложнялся изношенными после напряженной службы корабельными механизмами.

В ответ на постоянно сыпавшиеся из Петербурга упреки в медлительности движения Иессен телеграфировал: «Котлы “Громобоя”, “России” требуют постоянных починок. Могу идти от порта до порта, везде починяясь и не более 10 узлов».

Доходившие из России вести о беспорядках будоражили нижних чинов, волнения нарастали, особенно в связи с тем, что война была окончена, а призванных из запаса продолжали удерживать на службе.

Контр-адмирал Иессен решил разрядить обстановку и немедленно отправить на родину всех матросов, подлежащих увольнению в запас. Для этого он приказал «Богатырю» доставить всех увольняемых в запас в Порт-Саид и там пересадить на первый пароход, отправляющийся в Одессу.

Морской министр Бирилев отреагировал мгновенно: «Крайне недоволен, что в столь серьезном деле, как списание запасных и отделение “Богатыря” от отряда, вы не спросили разрешения и тем лишили отряд практики совместного плавания…».

При подходе к Либаве Дмитрий совсем не к месту вспомнил, как в одной из бесчисленных морских легенд утверждалось, что увидевший в океане, укутанном густым туманом и тьмой, зеленый луч света, становится счастливым на всю оставшуюся жизнь.

К сожалению, за время своей морской практики Дмитрий так и не увидел в океане зеленый луч света. А ведь поводов и предпосылок для такого видения было предостаточно. Мацкевич не терял надежды. Он пытался увидеть зеленый луч света и в бездонной тьме тропических ночей, и в кисейной мгле Балтики, и в хрустальном безлунии Черного моря, но так ничего и не разглядел.

Но несчастным он себя не чувствовал. Впереди была встреча с любимой…

Дмитрий вздохнул и признался сам себе, что он до сих пор верит в абсолютную достоверность легенды и зеленом луче света в хмуром океане, ведь ему довелось наяву видеть подтверждения легенды о пресловутом «Летучем голландце» и встречать ошеломляющие вещественные подтверждения другим морским легендам.

Дмитрий еще раз вздохнул, перекрестился и подумал: «Все еще впереди. Ведь мне еще только 26 лет стукнуло…».

И он поспешил по многочисленным трапам вниз к своим динамо-машинам. На горизонте показалась суша.

По прибытию в Либаву отряд был подвергнут пристальной и целенаправленной проверке, в результате которой Иессену был объявлен выговор, утвержденный Николаем II. Ответом стал немедленный рапорт Иессена об отставке.

Корабли перевели в Кронштадт и поставили на длительный ремонт.

На второй день после постановки «Громобоя» на бочки поручик Мацкевич, получив разрешения для схода на берег, помчался к своей незабвенной Марии Степановне.

День стоял, непривычно для Санкт-Петербурга этого времени года, ясным и теплым.

Дмитрий стоял на палубе катера, всматривался в очертания домов приближающегося города и пытался найти что-нибудь новое. Ведь прошло целых три года, как он расстался с ним. Город не изменился, изменился сам Дмитрий. Война многое меняет не только в человеке, но и во всем мире.

Дмитрий непроизвольно вспомнил Владивосток, с его ласковой осенью, и тут же передернул плечами от невесть откуда взявшегося озноба, когда на память пришла пора тайфунов и город насквозь продували со всех сторон муссонные ветры.

Купив у цветочницы по дороге к дому Василевских букет цветов, Дмитрий торопливо подбежал к двери и стукнул в молоточек.

Ему отворила Мария и, всегда такая выдержанная, ослабев от счастья, припала к его груди:

– Дима! Наконец-то!

В проеме двери Дмитрий из-за плеча Марии разглядел прижавшую руки к груди Ольгу Львовну – мать своей возлюбленной. Не отрывая Марию от себя, Дмитрий поздоровался.

– Маша, приглашай гостя в комнату, – проговорила Ольга Львовна.

Так много надо было рассказать, расспросить о прожитом за три года разлуки, а они сидели за столом, взявшись за руки, неотрывно смотрели друг на друга и… молчали. Пролетали минуты, часы, пока оцепенение отпустило их, и уже тогда, перебивая один другого, они рассказывали и пересказывали пережитое.

В этот вечер Дмитрий попросил согласия Ольги Львовны на брак и предложил руку и сердце ее дочери. Ольга Львовна, всплакнув, перекрестила их. Помолвка состоялась… Через год они поженились.