— Вообще-то первоначально окна не были такие большие. — Люсиль не могла преодолеть искушение проявить осведомленность, но сказала это сдержанно и с некоторым сожалением. — Мистер Лестроуд решил увеличить их, но мне кажется, эти нововведения нарушают елизаветинский стиль.

— Ах, это меня не беспокоит, — ответила Электра и, увидев на столике в своей комнате букет роз, которые с любовью собрала Люсиль, склонилась над ними и глубоко вдохнула нежный аромат. На какое-то время критический дух оставил ее. Она с улыбкой взглянула на Люсиль и заявила, что больше всего любит именно такие темные лилово-красные розы, которые в наши дни уже мало где можно встретить. — Но надо признать, что мистер Лестроуд хозяин этого дома и вправе делать, что считает нужным, — добавила она, желая произвести приятное впечатление на экономку.

Бледное лицо Люсиль слегка порозовело, и она тут же забыла о своих огорчениях. Она направилась к двери и, уже выходя, проговорила тихим голосом:

— Если вам еще что-нибудь понадобится, дайте мне знать. У нас пока что многого не хватает, но есть все самое необходимое. — И она спустилась в свои кухонные владения, все еще розовая от волнения.

Фредерика присоединилась к ней, как только убедилась, что мать и сестра устроены. Она прекрасно понимала, что Люсиль несколько выбита из колеи, и хотела успокоить ее.

— Твоя мать очень привлекательна и очень молодо выглядит, — сообщила ей Люсиль. — Но надеюсь, она здесь ненадолго, а то я совсем не знаю, как себя с ней вести.

Фредерика поспешила успокоить ее, сказав, что мало кто прислушивается к тому, что говорит ее мать. Поскольку, во-первых, она и сама не знает, что говорит, а во-вторых, свои мнения она меняет словно флюгер.

— А, кроме того, она очень взволнована оттого, что приехала сюда, — пыталась оправдать ее Фредерика. — У нее прямо-таки все в голове смешалось.

Люсиль, которая хлопотала на кухне, готовя ленч, вдруг остановилась и внимательно посмотрела на нее.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросила она. — Зная свою мать и свою сестру, ты действительно думаешь, что здесь все дело в волнении и они так агрессивны только из-за этого?

— Агрессивны? Что ты хочешь этим сказать? — спросила Фредерика, покусывая корень сельдерея.

Люсиль посмотрела на нее чуть не с сожалением.

— Ты сама такая милая, — проговорила она, — и совсем не похожа на свою родню. Но ты будто не хочешь ничего видеть. Розалин ведет себя как в завоеванной крепости, словно уже обосновалась здесь, и твоя мать знает об этом. Вчера вечером мистер Лестроуд сообщил мне по секрету, что в ближайшее время женится. Тут и ребенок догадается, что дама его сердца — это мисс Розалин Уэллс!

Фредерика непонимающе уставилась на нее.

— А ты? — спросила наконец она. — Что… что ты обо всем этом думаешь?

Экономка посмотрела на нее с еще большим изумлением.

— А что я должна об этом думать? — вопросом на вопрос ответила она. — Не думаешь же ты, что я в ужасе оттого, что могу лишиться работы?

— Но… но разве для тебя речь только о работе?

Люсиль улыбнулась и сунула Фредерике второй корень сельдерея.

— На, пожуй еще, — посоветовала она. — Он помогает от массы болезней, особенно от ревматизма. Но ты сейчас маешься не ревматизмом, у тебя в голове все перепуталось. Ты вбила себе в голову, будто я влюблена в Хамфри и надеюсь, что в один прекрасный день он заметит меня и женится на мне! Так, что ли? Но только дело-то в том, что я вовсе не влюблена в него, хотя, верно, я восхищаюсь им… и мне было бы страшно обидно, если бы он испортил себе жизнь, женившись на твоей сестре!

Фредерика недоверчиво смотрела на нее.

— Но я была совершенно уверена… — начала она.

— Я знаю. — Люсиль решительно принялась за блюдо с салатом. — Но я не хотела разубеждать тебя, потому что лично мне это безразлично — пока сюда не явились твоя матушка и сестрица. Хамфри знает, что, если мне придется уйти отсюда, я смогу работать с детьми и что я остаюсь здесь до его женитьбы. Я всегда боялась, что до этого не дожить, а тут он вдруг наконец взял и решил. Прекрасная Розалин действовала быстро и без особых тонкостей, но что правда, то правда, ей удалось взять его на абордаж!

Фредерика не отрывала взгляда от блюда салата, с кружками и колечками огурцов, помидоров, зелени и лука, которые ловко нарезала Люсиль, словно растворяясь в своем произведении искусства. Впервые в жизни ей стало по-настоящему страшно. Она почувствовала, что надвигающаяся беда угрожает сокрушить ее собственную жизнь и что уже ничто и никогда не станет на свои места после того, как все перевернулось вверх тормашками. Яркость жизни вдруг поблекла, будто ее корова языком слизнула, и осталась одна пустота… невыразимое ощущение полной потерянности. Фредерика выплюнула недожеванный сельдерей в мусорное ведро. На глаза ей попалось холодное мясо, выложенное на кухонном столе, и еще картофельный салат, салат из зелени, фруктовый салат, который следовало подать с мороженым. На подносе для кофе также стояло все необходимое — оставалось только отнести их в столовую; и мысль о том, что все эти разносолы предназначались для ее матери и сестры и, конечно, для Роберта Ролинсона, которого она еще и в глаза не видела, наполнила ее таким отчаянием, что от вида всего этого изобилия ее чуть не вырвало. В довершение всего ее пронзило острое чувство стыда за своих близких и дорогих людей, погрязших в собственной вульгарности только потому, что они лишились всего, к чему привыкли.

— Я не хочу есть, — сказала она сдавленным голосом. — Пойду к себе.

— Я принесу тебе чашечку чаю, — услышала она сочувственный голос Люсиль.

— Спасибо, не надо! — Фредерика бросилась из кухни к себе наверх по боковой лестнице, едва не столкнувшись с добродушным пожилым человеком с изысканными манерами, который приехал специально, чтобы повидать еще раз свою старинную приятельницу Электру и провести с ней выходные дни. Она благополучно добралась до своей комнаты, избежав его вежливых слов о ее сходстве с матерью — что было чистой фантазией — и более правдоподобных замечаний об отсутствии сходства между нею и сестрой Розалин, которую Роберт Ролинсон действительно видел. Потому что, даже если у них с Розалин и были общие черты, лишь одна из них была красавицей! Упоминание о Розалин было бы сейчас для нее невыносимо.

Она уже решила про себя, что до тех пор, пока ее мать и сестра остаются в доме в качестве гостей, она не будет встречаться с ними в столовой за общей трапезой. Ведь когда их не было, она завтракала и обедала на кухне с Люсиль… а что хорошо для Люсиль, хорошо и для нее. Правда, ей не удалось отбояриться от настойчивого требования Хамфри Лестроуда, чтобы она присоединялась ко всем в гостиной после обеда. Он, по-видимому, вынужден был смириться с тем, что в кухне с Люсиль она чувствует себя лучше, пока остальные чинно и благолепно завтракают или обедают в столовой, обслуживаемые экономкой, для которой в этом не было ничего унизительного. Но, подобно детям домашней прислуги, которым позволено играть днем в детской, ее приглашали в гостиную, когда все уже отобедали и с радостью ожидали ее появления.