Проснулся, когда рассвело, часы показывали пять. Перешагивая через тела на полу, сходил в туалет, заметил, что в проходах между кроватями есть свободное пространство два на один метр, решил сделать зарядку. Отжался сто раз от пола, перед глазами все время маячили чьи-то грязные ноги, поприседал, больше ничего на таком клочке «спортзала» сделать не удалось, сходил в «душ».

Утро — единственное время суток, когда возможно сделать зарядку и спокойно принять водные процедуры. Вода в кране теплая, помылся без проблем. Вышел из «душа» — проснулись моджахеды. Под краном омыли по очереди ноги-руки, лицо, совершили омовение и, расстелив коврики, где я только что отжимался, принялись молиться. Всем места не хватило, совершали обряд по очереди.

Кроме моджахедов, были еще зэки, выполнявшие салет (намаз по-арабски), но не все вставали рано, чтоб прочесть утреннюю молитву. Не теснота, а обыкновенная человеческая лень мешала им по часам, как предписано, общаться с Аллахом.

Одни моджахеды неукоснительно, строго по часам, пять раз в день исполняли салет. И никто в мире не решился бы им помешать или воспрепятствовать. Ради Всевышнего они шли на войну, ради него сидели в тюрьме, ради него они готовы были принять смерть. Те, кто не мог стоять, молились сидя или лежа. Видел я их со сломанными ногами и без ног (пострадали во время джихада) — молились в кровати, предварительно пошаркав ладонями по стене, очистив таким образом руки от скверны.

Тунисская пенитенциарная система почему-то не предусматривает тюремной поликлиники и больницы. В каждой тюрьме есть свои врачи, фельдшера, помощники из числа заключенных. Есть кабинет, где ведется прием, но это скорее формальность, чем оказание помощи. Если что-то серьезное, то больного везут в городскую поликлинику или гражданскую больницу, где оказывают квалифицированную и специализированную врачебную помощь. Но так как этих пациентов необходимо охранять и за их госпитализацию необходимо платить, а у министерства юстиции денег в обрез, то большинство больных, получив консультацию, направляются назад в камеры. Тут им ставят назначенные уколы, капельницы, дают таблетки, меняют повязки, даже прооперированных, с неснятыми швами отправляют в кутузку. Швы, кстати, снимают в поликлинике, куда их везут в общих автозаках, в тесноте и в табачном дыму.

Раненные в боях моджахеды, прибывшие на долечивание домой и схваченные властями, не являются исключением. Они содержатся вместе со всеми, на общих основаниях.

Моджахед Хусем был ранен взрывом гранаты в обе стопы в горах Чечни, когда уходил от преследования российского спецназа. Ходить сам не мог, только ползал. Товарищи его с трудом доставили через две границы в Турцию, а оттуда на родину, но здесь удача отвернулась, и вместо больницы он попал в хабс. По-видимому, у него обострился хронический остеомиелит (гнили кости) стоп, от его повязок постоянно исходил тошнотворный запах. Но Хусем не унывал, регулярно молился Аллаху и мечтал, как, освободившись, продолжит борьбу с неверными с оружием в руках. Он умер от сепсиса (заражение крови) за два дня до освобождения, проведя в тюрьме восемь лет.

Многие умирают здесь или становятся инвалидами, так и не получив должной медицинской помощи. По моему разумению, 90 % тяжелобольных заключенных, умерших в неволе, можно было спасти, если лечить не в условиях тюремной камеры, а в условиях специализированного стационара. Но, похоже, эта подробность местные власти особенно не волнует.

Ваххабиты молились долго и основательно, отбивали поклоны, прославляли Аллаха, отрешась от всего сущего, устремив мысли к Богу. Глядя на них, я начал понимать, что вот они, настоящие фанатики! Таких никакая тюрьма не исправит и не остановит, только пуля…

Лег на кровать, заснуть не удалось. Во сколько подъем — неизвестно. Стояла непривычная тишина, слышно, как на улице беззаботно чирикали птички и где-то невидимо гудел пролетавший самолет. Со всех сторон доносилось похрапывание и попердывание, разбавляемое монотонным бормотанием молящихся, а я лежал и думал, что же готовит судьба мне дальше?

Вот проснулся и проследовал в туалет заспанный зэк, в тишине раздались звуки опорожняемого кишечника. Другой проснулся и стал жадно глотать хлеб, окуная в золото оливкового масла. Жизнь в камере потихоньку начинала налаживаться. Странное дело — кто-то утоляет голод, кто-то тут же опорожняет кишечник, а кто-то, призрев остальных, молится, и все это в замкнутом пространстве небольшого помещения. Все как на ладони, никуда не скроешься и никуда не уйдешь.

Около 8-00 прозвучала команда подъем, все это время я ворочался на кровати и пытался заснуть, но сон не шел. Дверь камеры открыл дежурный дубак и страшным голосом начал выгонять на проверку. Пахан и подручные дублировали команду и пинками выпроваживали зазевавшихся зэков на улицу. Тех, кто не успел еще отойти от сна и спал на кровати, сбрасывали на пол. Тех, кто был на полу, выбрасывали в коридор.

Я ничего не понимал и продолжал оставаться на кровати. Вскоре камера опустела, остался Тамил с прихлебаями и я. Мне объяснили, чтоб не волновался, это, мол, у них тут каждый день, ничего страшного не происходит. Самое любопытное, что на проверку все должны выйти одетые, в шортах и с голым торсом запрещено. Заключенные на ходу одевают рубашки, штаны и выбегают во дворик строиться. Многие не успели сходить в единственный туалет, поэтому стоят переминаясь с ноги на ногу.

Я не спеша оделся и вышел в сопровождении «корешей» на залитый солнцем двор. Марбут выстраивались в шеренгу по пять человек, встал сзади, чтоб не привлекать внимание, в последнюю шеренгу. Прождали минут тридцать, пока дубак соизволит произвести проверку. Капран скомандовал: «Тирам!», зэки отдали честь и замерли.

Сопливый 20-летний надзиратель, упиваясь безграничной властью и мнимым величием, не спеша прошелся вдоль рядов и проверил наличие личного состава. В тюрьмах Туниса заключенные приветствуют представителей власти отданием чести.

Десятки бедолаг, с переполненными мочевыми пузырями, маялись на плацу. «Отливать» разрешается только в камере, но туда сейчас нельзя, пришло время мыть пол. Еще около часа приходится «гулять» по тюремному дворику, ожидая окончания уборки.

Прогулка — «Идор Лярия» («Хождение по двору») заключается в перемещении по кругу толпы почти в 90 человек. Двор 9 на 10 метров, вымощен знакомой уже плиткой и окружен восьмиметровыми стенами. С трех сторон зарешеченные окна камер, с четвертой — глухая стена. По периметру идет колючая проволока, прожектора, вышка с пулеметчиком. На каждого приходится чуть больше квадратного метра на брата, скамеек нет. Приходится или тупо ходить по кругу или сидеть на грязном полу.

Особым шиком считается белая одежда — штаны, носки, футболка. Ее носят в основном тузы, бравируют друг перед другом, выпендриваясь, у кого белее. Статус не позволяет им сидеть на полу, поэтому белизна сохраняется относительно долго.

Утром не так жарко, потому «гулять» не тяжело, после обеда, когда раскаленное солнце лишает двор тени — становится грустно.

Грусти добавляет постиранное накануне белье, которое развешивают на протянутых через весь дворик веревки. Изготавливают их, распуская мешки из-под хлеба, скручивают на манер сапожной дратвы, только потолще. Дворик по всем направлениям перегорожен мокрым, капающим за шиворот бельем.