– Ты всегда так ненавидел мою семью? – спросил я. – Разве обязательно мстить всем? Нас тогда еще даже на свете не было. И мы не могли помешать им сделать то, что они сделали.

«Вы и не стали бы, – пророкотал ответ. – Сердце любого Реддинга отравлено жадностью».

– Только не моих родителей, – ответил я.

«Разве они не мечтают о славе? Разве не ищут лучшее лекарство на свете для своей дочери, а вовсе не для других? – разглагольствовал Аластор. – Твои родители не заключали контракта, но пожинают его плоды. Они получают больше, чем могут унести. И если все должно полететь в тартарары, если твои родители должны потерять доброе имя… Ах, разве это не принесет мне радости?»

Мое сердце бешено забилось. Жаба, будто услышав наш разговор, перелетел с одного конца дивана на другой. Теперь он хлопал крылышками прямо перед моим лицом.

– Не надо, – прошептал я. – Ты причинишь вред не только моей семье, но и тысячам детей по всему миру…

«Клянусь, они почувствуют мою боль. Почувствуют смертные муки девы, заживо сожженной твоим предком. – В голосе Аластора слышалось самодовольство. – И виноват в этом будешь ты, слизняк. Кто примет тебя домой, зная, что ты и есть причина всех несчастий? Кто полюбит слабовольного дурачка? Однако ты и так уже хорошо знаком с насмешками и презрением, не правда ли? Как будет чудесно, когда ты подтвердишь опасения родных, что в тебе нет ничего примечательного и стоящего!»

Он не…

Я глубоко дышал, стараясь не обращать внимания на то, как щиплет глаза.

Он не ошибался. Все, что он сказал, было правдой. Если я не могу остановить его, если из-за меня всё в семье пойдет под откос…

«У твоего отчаяния пряный вкус, слизняк. Это восхитительно. Но ты можешь их защитить и избежать их ненависти. Твои ближайшие родственники – мать, отец, сестра – будут в безопасности и достатке. Тебе всего лишь нужно подписать договор…»

Маленькая черная лапка с выпущенными когтями коснулась моего носа. Жаба глядел на меня блестящими ярко-изумрудными глазищами. Через некоторое время он убрал лапу и лег, не сводя с меня глаз. Я заметил, что его уши стали больше, обычно он их складывал каким-то образом. Теперь же он поднял одно ухо, похожее на равнобедренный треугольник, и прислушивался.

– Ты его слышишь? – удивленно прошептал я.

«Оборотни в моем королевстве не лучше мышей, – сказал Аластор. – Это создание – всего лишь грязное домашнее животное. Примитивное и глупое. Все, что с ним можно сделать – замариновать и поджарить на вертеле».

Жаба ответил на мой вопрос и фантазии Аластора, взвыв и выпустив когти. Я подхватил его под грудь и слез с дивана.

– Эй, приятель, ты же знаешь, что я так не думаю! Он просто пытается вывести нас из себя. Давай как-нибудь отвлечемся.

Раз я не мог прочитать половину книг с полок, а из-за другой половины мне наверняка бы снились кошмары, интеллектуальный вариант развлечений отпадал. В задумчивости я стоял посреди комнаты, и оранжевая рубашка с тыквой сияла в лунном свете. На чердаке пахло какой-то кислятиной, и я вдруг понял, что нужно делать. «Какая гадость», – думал я несколько часов спустя, стараясь не дышать носом, пока завязывал вонючие мешки с мусором и пытался подтащить их к открытому окну. Я проталкивал и выпихивал их, и даже не отдернул рук, когда из одного мешка полилась какая-то жижа. Фу, мерзость!

Нелл и дядя Барнабас не удивились, обнаружив, что я не сплю. А вот то, что я затеял уборку, их озадачило.

– Что такого? – сказал я, защищаясь. – Тут было грязно!

На самом деле я спокойно отношусь к беспорядку, но мне нравится, когда одежда в шкафу разложена по цветам, а на столе нет крошек и пыли. Что в этом странного? Люди не должны жить посреди разбросанных коробок и пакетов, о которые можно споткнуться и упасть. Я уж не говорю о тарелках, покрытых слоем засохшей, даже не вчерашней, каши. Или о вечно не застеленных кроватях. Или о шторах, больше похожих на паутину, чем на шторы. Или о смертельной опасности обрушения горы книг на голову.

– Здесь стало так чисто, – заметил дядя Барнабас, снял очки, чтобы протереть их, и снова надел.

Ой, да ладно.

– Не мог уснуть? – спросила Нелл, подняв бровь.

Она совсем не выглядела уставшей, а я чувствовал себя так, будто у меня жар. Я с трудом дотащился до дивана. Уже почти наступила полночь. Родители обычно заставляли нас с Прю ложиться в половине десятого. В крайнем случае, в десять, если перед сном мы все вместе смотрели кино. Сегодня мы как раз должны были смотреть кино.

Нельзя об этом думать, нельзя скучать по ним… Это мне пришлось повторить себе много-много раз.

В уголке моего сознания все еще звучал восторженный голосок, который твердил, что тут не так уж плохо. Можно ложиться спать когда угодно, не нужно есть унылую безвкусную еду или видеться с бабушкой. В Редхуде, если хочешь выжить, нужно следовать правилам. Как бы мне ни хотелось думать, что мои родители не такие, у них тоже есть набор правил. А тут, не считая двух приказов маленькой ведьмы (1. никаких зеркал; 2. никому не говорить, кто я и где нахожусь), правил почти не было. Во всяком случае, я о них не знал. Но вот если бы Нелл и дядя Барнабас узнали, что случилось, и что Аластор может шевелить моими руками и ногами…

– Он… – начал я и осекся. Хочу ли я рассказать им? Что будет, если они узнают? Привяжут меня к батарее, запрут в шкафу? – Аластор ведет себя как капризный ребенок: все время ноет.

– Кажется, я знаю, что делать, – сказала Нелл. – Я, конечно, раньше не пробовала, но это может помочь.

Дядя Барнабас положил руку мне на плечо, и Нелл уставилась на него.

– Новое заклинание? – спросил он с восторгом. – Или заговор?

Нелл взяла свой фиолетовый рюкзак, достала ручку, вырвала листок из тетради, и унесла все на диван.

– Просто карманное заклинание, – ответила она.

– Карманное заклинание? – проворчал дядя Барнабас, отшвырнув маскарадный цилиндр на кровать. – Это уровень, не достойный тебя, Корнелия! Твоя мать была замечательной ведьмой! Думаю, она была бы разочарована, узнав, что ты не хочешь расти.

Нелл продолжала смотреть на листок. Мне показалось, что ее рука дрожит, потом она сунула мне бумажку.

– Может сработать, – тихо сказала она, приглаживая растрепавшиеся кудри. – Теперь ты должен написать здесь имя душегуба: А-Л-А-С-Т-О-Р.

– А почему ты сама не напишешь?

– Потому что это ты просишь защиты, а не я, гений! – Она закатила глаза. – Просто напиши, ладно?

Аластор шуршал внутри, как куча опавших листьев на ветру. И только удивленно что-то промычал, когда я начал писать его имя.

– Теперь сверни бумажку пополам, поперек его имени. Сворачивай еще и еще, чтобы она становилась все меньше. И пока ты это делаешь, представляй, что его силы тают, исчезают…