— Мам, мне бы кофе.

— Кофе только усилит стресс. Тебе нужен чай, лучше всего из альпийских трав. Ложись на кушетку, расслабься.

— Да не так уж и плохи мои дела.

Но все же Режин послушно легла на кушетку — одну из находок Доминик, любившей ходить по барахолкам. Мать пристроилась рядом, поставив возле дочери поднос с травяным чаем и печеньицами из просяной муки.

— Значит, ты справилась с проблемами на объекте?

Режин горько рассмеялась:

— Если бы… Мама, честное слово, это катастрофа. С каждым днем хуже. Я не знаю, чем все кончится.

Доминик поглаживала руки дочери, озабоченно, но без невроза глядя на нее. Она излучала покой и тепло. Режин задумалась: как ей это удается, откуда она берет силы?

— Твои новые картины в другой гамме. Светлее, добрее.

— Я преодолела мрачный период. Я хочу рисовать картины, обращенные к людям, хочу, чтобы они излучали радость.

— Ты влюбилась?

— На данный момент — нет. Наслаждаться жизнью можно и без влюбленности. Ну, а что твой красивый-умный-богатый?

— Мы обручились.

— Поздравляю. — Доминик вгляделась попристальнее. — Или не надо поздравлять?

— О, нет, все получилось, как я хотела.

— Рада за тебя.

— Мама, давай прогуляемся?

Они брели по безлюдным дорожкам парка. Мать слушала, не перебивая и не спеша прокомментировать услышанное. Она была хорошей слушательницей, и Режин чувствовала страшное облегчение оттого, что наконец высказала обуревавшие ее сомнения.

— Я сама себе противна. Мне кажется, я такая холодная эгоистка. Расчетливая, отвратительная тварь. Вроде понятно, что использую Венсана для своей карьеры. Но почему я должна от него отказываться? Просто потому, что он не бездарный голодранец? Все шиворот-навыворот. Я, честное слово, перестала что-либо смыслить, и от этого мне так плохо… Мне кажется, что меня выбросило в открытое море, и я не знаю, куда плыть. И подряд идут гигантские волны. Мне страшно! Я каждое утро молюсь, чтобы меня миновали новые беды, чтобы как-то пережить новый день.

— Ты потеряла масштаб, не различаешь, что важно, что ничтожно.

— Можно и так сказать. При всем при том я вроде бы счастлива. Будущее с Венсаном — это лучшее, что я могу себе представить. Его родные — прекрасные люди. Тебе надо с ними непременно познакомиться. Он во всех отношениях помогает мне, поддерживает. Мы уже планируем следующие проекты. С ним очень интересно вместе работать, он умен и открыт для нового, и у него есть настоящее влияние и способность продвигать свои идеи. Не говоря о деньгах. Отказаться — не знаю, это было бы страшной глупостью… Просто пока у меня как-то все не укладывается в голове. В нем есть что-то настораживающее…

— Ты слышишь птиц?

При чем здесь птицы?.. Ну да, Режин слышала птиц, привычный, вернее, давно знакомый фон. Они уселись на скамью на берегу озерца, и Режин задумчиво ломала маленькие ветки на ровные отрезки и бросала в воду.

— Ты так ничего и не сказала, мама.

— Это твоя жизнь. Лучше тебя никто не знает, как поступить.

— Нет, мне важно знать, что ты думаешь.

— Ты никогда не принимала советов. С самого детства ты была очень своевольна.

— У меня нет больше сил. Правда. Помоги мне. Скажи, что мне делать. Кроме тебя, я никому не доверяю. Ты умнее меня.

Доминик вздохнула и долго молчала.

— Ты хочешь переложить на меня ответственность за свое решение? Этого я на себя взять не могу. Кроме того, ты рассказала мне, может быть, половину того, что лишило тебя покоя. Я чувствую, что в самой глубине есть что-то, что составляет существо твоего конфликта.

Режин почувствовала себя пойманной на вранье, хотя она не лгала матери, а лишь умалчивала об Антонио. Но обмануть интуицию Доминик оказалось невозможным.

— Мама, говори, мне просто хочется тебя слушать.

— Может быть, тебе покажется странным, но я уверена, что любая внешняя ситуация отражает состояние нашей души.

— Ты хочешь сказать, что вся неразбериха возникла по моей вине? То есть я сама себя загнала в этот тупик?

— Ты говоришь, что никому не доверяешь. Это оттого, что ты не доверяешь самой себе. В первую очередь собственным чувствам и мыслям.

Эта фраза подействовала, как Удар:

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что у тебя есть чувства, которые ты гонишь от себя, не хочешь их. Но тебе не удается от них отделаться. И они застилают тебе глаза, не дают взглянуть на вещи непредвзято, мешают понять, что с тобой происходит на самом деле.

Пот выступил на лбу Режин, сердце стучало, как молот. Доминик знала обо всем, хотя она не упомянула ни словом о своей борьбе с тягой к Антонио. Фактически мама повторила его слова о слепоте Режин. Они сговорились, так же, как с отцом? Ерунда! Может, это чутье художницы, которой не обязательно знать, чтобы видеть? Или это опыт, все тот же опыт, отсутствие которого оборачивается таким смятением? Неужели надо прожить жизнь, чтобы так трезво и точно судить о том, что происходит с другими? Эти совершенно детские мысли разрушали образ, который она сама создала — холодноватой и рациональной взрослой женщины с изрядной толикой стервозности.

Если Доминик права, то все, что думала или знала о своей жизни Режин, — ложь. Все в одну секунду стало с ног на голову. Или с головы на ноги?

— Я не люблю Венсана. Никогда не смогу полюбить.

— Тогда, дочка, тебе лучше не выходить за него замуж.

Разговор с матерью взволновал Режин. Но она не была склонна делать скороспелые выводы. Да и нельзя было ни с того ни с сего без всякой мотивировки расторгнуть помолвку с Венсаном. Ему нужно было сохранить лицо, и ей не хотелось подставлять его под удар. Если уж расходиться, то не с бухты-барахты, а по установкам, принятым в его кругу. Правда, саму помолвку он обставил, не очень-то посчитавшись с ее мнением. Видимо, был безоговорочно уверен, что она почтет за счастье его предложение. Что говорить, эффект неожиданности был за ним. Но к чему теперь считать очки? Теперь надо позаботиться и о собственной репутации. Что будут рассказывать в цюрихском закоснелом бомонде через неделю, через месяц, через год после того, как они расторгнут свой союз? Если она не хотела за него замуж, почему позволила ситуации зайти так далеко? Не просматривалась ли в этом непоследовательность, каприз, а то и психическая неустойчивость? Не хотелось бы, чтобы ее припечатали таким клеймом. Его не смоешь. На карьере можно поставить крест. Да, отношения с таким человеком, как Гийом, были заведомо публичными. На каждом шагу надо было учитывать, как все это примут люди, которые будут судить о тебе без скидок. Им интересны сплетни, а на тебя и на твои эмоции плевать. А вот тебе на их мнение наплевать нельзя. Такова светская жизнь, Режин. Ты этого хотела, кажется? И ты из последних сил убеждала себя, что они тебя приняли и чуть ли не полюбили?