Впрочем я и на вопрос ответить не могу, потому что, если срочно не доберусь до туалета, то меня стошнит прямо в коридоре, поэтому я просто пробегаю мимо Воронцова, залетаю в туалет и захлопываю дверь.

Желудок болезненно сжимается. Слёзы ручьями катятся по щекам.

Это уже ненормально.

Моё состояние начинает меня беспокоить. Вдруг такой сильный токсикоз скажется на благополучном течении беременности?!

Я не могу потерять малыша...

Из туалета выхожу не сразу — просто сил нет. Сначала умываюсь прохладной водой, затем усаживаюсь на пуфик и пытаюсь успокоиться. Руки и ноги дрожат, перед глазами плывёт, а вместо успокоения тревога в груди нарастает с каждой новой минутой. Особенно когда я думаю о Воронцове. Он видел, что меня тошнило. Несложно догадаться об этом, учитывая то, что я бежала, зажав рот.

Боже, если он хотел ребёнка и обратился за этим в клинику, то наверняка в курсе, чем, бывает, сопровождается беременность. Воронцов очень умён и вполне может провести аналогию. Тогда работу я точно потеряю, либо меня понизят в должности.

Но прятаться весь день в туалете, избегая неизбежного, я тоже не могу. К тому же, в кабинете вместе с Борцовым осталась Ася. Надеюсь, он справляется?

Как только меня перестаёт трясти, я всё же поднимаюсь с пуфика и плетусь к двери. Одёрнув блузку, выхожу, пока снова не затошнило, и буквально сразу впечатываюсь в крепкую грудь Воронцова.

Его запах врезается в лёгкие и действует, на удивление, успокаивающе — желудок перестаёт крутить. А ведь меня никогда не тошнило от запаха духов начальника. Не знаю, почему вдруг об этом думаю.

И что он здесь стоит? Возле туалета меня ждал всё это время?

— Александрова, что опять происходит? — резко спрашивает мужчина.

— Я... Ничего такого... Мне просто плохо стало. Съела что-то не то на завтрак, и вот результат...

Воронцов подозрительно сощуривает взгляд и тяжело вздыхает.

— Значит так, завтра идёшь в больницу и проходишь все необходимые обследования. О результатах говоришь мне.

Да я и сама хотела к врачу. Меня действительно беспокоит сильный токсикоз. Сегодня животу было больно, когда тошнило. Это уже странно и не есть хорошо. Так что я даже рада, что босс шлёт меня в больницу. Только рассказывать ему о результатах обследования я не собираюсь.

— Не думаю, что это этично...

— К чёрту этику, Инна! — рыкает мужчина, затем хватает меня за руку и тянет к автомату с напитками, быстро наливает чай и практически суёт его мне. — Пей.

Я благодарно киваю и отпиваю сладкий напиток. Надо же, как он догадался, что именно чай мне поможет...

— Мне работник нужен, который в состоянии выполнять свои обязанности, а ты то в обмороки падаешь, то тебя тошнит. Меня это не устраивает. Если с твоим здоровьем что-то серьёзно не так, я хочу знать, что именно. Если ты просто не тянешь нагрузку, то значит надо вернуть тебя на прежнее место. Сроки тендера сместились, и сейчас не время разбираться с вечно зеленеющей и бледнеющей помощницей.

— Глеб Викторович... Я же сказала, что отрави...

— Это я сказал, Инна. Я всё сказал. И не хочу слушать никаких оправданий и пререканий. Если больше не тошнит — в кабинет. Живо. Остальное обсудим там.

Воронцов резко разворачивается и направляется в сторону кабинета. Опустив голову и сильнее сжав стаканчик чая пальцами, я плетусь за ним. Мы оба останавливаемся, когда за поворотом раздаются громкие голоса Алексея Игоревича и Снежаны.

— Когда ты собиралась сказать мне о ребёнке?

— Это моя дочь, Борцов!

— Значит, не собиралась. Думала, я не узнаю?! Какая же ты наивная, Снежан.

Снова зажимаю рот рукой, только теперь не из-за тошноты, а от шока.

Боже мой, получается, Ася — дочка Борцова?! Так вот, почему её лицо показалось мне знакомым. Сейчас я понимаю, что она на него похожа. На своего папу. Видимо, поэтому Снежана так нервничала с утра. Она скрывала от Борцова дочь.

Между мной и ней, оказывается, гораздо больше общего...

— Нам ничего от тебя не нужно. Не смей лезть в нашу жизнь!

— А вот это уже не тебе решать, Снежинка... Значит, слушай сюда...

Раздаётся резкий грохот, будто что-то сильно ударилось о стену. Я вздрагиваю и машинально хватаюсь рукой за плечо Воронцова. Взгляд мужчины мигом ложится на меня своей чернильной чернотой.

"Алексей Игоревич слишком с ней суров" — сначала кажется, что я лишь думаю об этом, но оказывается, я произнесла мысли вслух, потому что Воронцов отвечает, прожигая меня тёмными глазами.

— А я его прекрасно понимаю. Если бы какая-то женщина скрывала от меня моего ребёнка, то я бы ещё не так реагировал. Всё было бы гораздо хуже.

Глава 24

Глава 24

Воронцов

— У тебя вискарь остался?! — Борцов залетает ко мне в кабинет без стука и бешеным взглядом шарит по помещению.

Без слов отодвигаюсь от рабочего стола и достаю из ящика початую бутылку и два стакана.

— Садись, — киваю на свободный стул напротив. — Только лимона нет, так что закусывать будет нечем.

— Сойдёт.

Плескаю две щедрые порции и протягиваю один стакан другу.

— За что пить будем?

Вместо ответа Борцов опрокидывает виски в себя и проглатывает его залпом.

— Даже так? — выгибаю бровь. — А я думал мы как нормальные люди обмоем твоё отцовство.

— Ты уже слышал?

— Ваш разговор с Морозовой не слышал разве что глухой, — хмыкаю в стакан и делаю глоток. — Так, значит, ребёнок всё же твой... И что думаешь делать?

— В смысле? — тут же вскидывается. — А что, по-твоему, есть варианты?!

Молча пожимаю плечами, со вторым глотком осушая стакан. Тянусь к бутылке и обновляю себе и Борцову.

Лично для меня вариантов бы не было. Мой ребёнок должен быть со мной. Я бы ещё на месте Борцова разнёс эту стерву в пух и прах за то, что она столько лет от меня дочь скрывала. Но, навряд ли он станет действовать так жёстко. Всё же в этом вопросе мы с ним разные...

— Естественно, я собираюсь участвовать в жизни своей дочери, — устало потерев виски, Борцов упирается локтями в колени и роняет на ладони лицо. — Млять, она меня сегодня “дядей” назвала! Ты представляешь,