А разве с чем-то сравнимо зрелище шествующего на выпас деревенского табуна с разноголосым мычаньем и бебеканьем разномастной и разновидной скотины, с бумканьем боталов, дзиньканьем колокольчиков, с покрикиванием и посвистыванием пастухов, с хлопаньем пастушьих хлыстов?

Это было повседневной песней шедшей своим чередом крестьянской жизни, с ней была и с ней всегда жила деревня. А теперь?! Поблекли её некогда яркие жизненные краски, потеряла она своё лицо, родимая, скукожилась. Тихим летним вечером не услышать звуков баяна или гармошки, никто не запоёт и не подхватит душевного мотива. Бессовестно вырубленные лучшие леса, заброшенные поля и покосы… Где найти картину унылее? Покос… Это была неотъемлемая составляющая среды обитания каждого деревенского жителя. Покос годами пестовали, расчищали, подкармливали. Что ещё может радовать более крестьянина в страду, нежели на елани стоящие, как на параде, праздничного вида, очёсанные, аккуратно подбитые зароды, стога и копешки зелёного просушенного сена?

Там, где колосились хлеба, теперь властвуют иван-чай, осот да одуванчики, после цветения агрессивно пускающие пуховые облака и оккупирующие всё новые ландшафты и массивы.

Утратили Таволги прежний свой облик: старые дома, которые когда-то казались величественными – поприсели, поблекли красками.

И лишь благодаря дачникам, имеющим приверженность к деревенскому бытию, в летнее время особенно, деревня пока ещё живёт, и что её ждет впереди, сейчас никто не ответит…

Прадед наш Васильев Варфоломей Иванович, 1865 года рождения, по молодости пребывал в страшной бедности: в лес, на покос или в поруб ходил босиком, предварительно обмазав ноги разогретой смолой и потоптавшись в песке. Такое изобретение служило ему импровизированной обувкой, защищающей от овода и колючей стерни.

С Божьей помощью, благодаря своему природному трудолюбию и смекалке, заимел свою фабрику по выделке овчин, прослыл признанным мастером своего дела и выбрался из нищеты. Четырём дочерям – Федоре, Федосье, Антониде и Марии – вместо серёг в приданое купил каждой по ножной швейной машине. Это по тем временам являлось атрибутом и мерилом роскоши. Все домашние после этого были заняты делом: одни выделывали шкурки, а другие шили из них полушубки, душегреи, коты и прочее, одевая и обувая земляков. Этим жили и кормились всей своей многочисленной семьёй. Чтобы не вводить в заблуждение читателя, отмечу, что фабрика такая – это провонявшая запахами замоченных в бочках с квасами овечьих и прочих шкур деревенская изба. Все операции выделки были ручными, а это тяжёлый и претяжёлый физический труд с шерстью, грязью, вонью. Сырьё собирали по округе и даже ездили за ним в Казахстан. Сейчас это трудно представить, как на лошадках ездили в места за сотни и сотни километров (минимальное расстояние 500 км), скупали сырьё: овец с ягнятами. Ягнят везли в коробах, в которых углежоги возили уголь, взрослых гнали самоходом. Мясо шло на колбасы и мясопродукты, а шкуры – скорняку Варфоломею.

Васильев Варфоломей Иванович с женой Марьей Ильиничной и внуками (детьми Панфила). Стоят: сын Мелентий и дочь Антонида (справа). Начало 30-х годов.

Дети Варфоломея Васильева: Панфил, Федора, Мария, Антонида с родственниками. 1948 г.

В начале 30-х годов 67-летнего отца шестерых детей и деда более чем десятка внуков вместе с хозяйкой Марьей Ильиничной и младшим сыном Мелентием выселили на Лёвиху.

Методично добивая стариков, наклеив на них ярлык кулаков, служители режима искали повод для дальнейших репрессий. Работал прадед в Оксе на хуторе Бараньем сторожем. Ютились они с прабабушкой в захудалом барачишке. Молиться не прекращали – молились с прабабушкой, не упуская никакой возможности, чтобы обратиться к Богу… Молилисьутаённо, молились за здравие оставшихся в родной деревне семейных, молились о заступничестве.

Это послужило причиной того, что 10 мая 1932 года старика с сыном Мелентием арестовали, а 21 июня того же года осудили каждого на 3 года исправительно-трудовых лагерей. Находясь на «исправлении» за Ивделем на Вишере, куда осуждённого прадеда отправили после суда (баба Мария последовала за ним), не имея физических сил для работы, старики перебивались объедками при каком-то пункте общепита и в итоге, по свидетельству очевидцев и дошедших оттуда слухов, умерли от голода. В 50-е годы были посмертно реабилитированы… Так закончился земной путь продолжателя рода Васильевых – простого человека-труженика. Оставшиеся дома тяжело переживали эту несправедливость. Всем уже женатым и замужним задумываться было над чем. Время было коварное: отец кулак, значит, семейные – подкулачники. Что дальше будет?

Дальнейшее не заставило себя ждать…

Вскоре, среди ночи, крадучись пришел к Панфилу Пахом Евстигнеевич Матвеев (как выяснилось, настоящий друг и доброжелатель) и предупредил, что завтра к ним придут раскулачники. Надеяться не на кого и ждать хорошего нечего.

Как при пожаре, похватали, что придётся, лошадь постарше отдали Пахому, а на второй – помоложе – с двумя коровёнками, привязанными сзади, да с четырьмя малолетними ребятишками на руках (от 7 месяцев до двух лет), отправились с насиженного угла потемноте, в никуда… Мир не без добрых людей оказался: приютили их в Быньгах знакомые Дудоровы, дали маломальский кров, скотину разместили, утаили, где придётся, тем самым избежав более тяжких последствий. Пришлось начинать всё сначала. Купили домишко, и Быньги для них стали родными. Ведь когда рядом находятся такие люди, готовые подать руку помощи, рискуя собой, жить не так страшно. Пахом Евстигнеевич со своею Марусей прожили в Верхних Таволгах до преклонного возраста. К Пахому, умудрённому житейским опытом, шли за всяким советом – он, к примеру, как никто, знал когда, в какое время и где лучше выбрать в лесу деревья для постройки дома.

Маруся же (её в деревне так звали – Маруся Пахомова, а не по отчеству) была народной целительницей. При въезде в деревню, с левой стороны, напротив приземистого домика с желтоватыми ставенками, всегда стояли легковушки, привозившие на лечение детей.

Лечила она ребятишек с младенчества. Вылечив очередника от испуга, или как говорят сейчас, какого-то стресса, она по нескольку дней лежала абсолютно разбитая и бессильная. Исцеляя ребёночка, она его боль принимала на себя, жертвуя тем самым своим здоровьем. Они с Пахомом как бы дополняли друг друга, привлекая своей доброжелательностью. Их добрые моложавые лица, казалось, были не подвластны старости. Светлая память этим людям!