Внутренние факторы

Великий раскол 1054 года окончательно оформил разделение европейского христианства на две близкородственные, однако остро конкурентные, вплоть до враждебности, цивилизационные традиции — православно-византийскую и римско-католическую. Каждая из них понимала себя как истинного толкователя христианства и отрицала конкурирующую традицию как еретическую. Однако Великий раскол вовсе не означал железного занавеса между христианским востоком и западом. Они вели напряженный диалог с целью убедить оппонента отказаться от его ереси и восстановить христианское единство на своих условиях.

Крещение Руси св. Владимиром по византийскому обряду означало, что в этом цивилизационном споре она занимала сторону восточного христианства. Несмотря на то, что ранние русские князья и церковные иерархи старались уклониться от внутрихристианского конфликта, балансируя между Римом и Константинополем, по мере укрепления православия «восточная» ориентация Руси становилась все более очевидной.

Однако если поначалу западно— и восточнохристианский мир выступали примерно на равных, то с определенного момента восточнохристианский мир переживает драматическое падение, а западный — вырывается в цивилизационные лидеры во всемирном масштабе.

Упадок восточнохристианской цивилизации связан с внутренним разложением и геополитической катастрофой Византии, поглощенной османскими завоевателями.

Гибель Византии означала уничтожение цивилизационного ядра православной ойкумены.

Накануне окончательного краха греки пошли на унизительную Флорентийскую унию на католических условиях в обмен на так и не оказанную Западом помощь в борьбе против турок. На общем упадочном фоне это был дополнительный травмирующий опыт для всего православного мира.

Славянские народы, принявшие православие от Византии, также переживали геополитическую и культурную катастрофу. Южные славяне оказываются под многовековым турецким игом. Русь подвергается татарскому разорению, ее западные области попадают в зависимость от Литвы и Польши.

Упадок православного мира лишает его возможности быть полноценной альтернативой миру западному. Более того, со временем православные страны вынуждены идти в фарватере Европы, заимствовать ее технологические, экономические, культурные и идейные достижения.

Этот опыт — быть в учениках у цивилизационного антагониста — оказывается весьма болезненным. И особенно болезненным он становится для России.

Россия — пожалуй, самая успешная страна «поствизантийского» пространства. Ей в наибольшей степени удается возродить притязания православной цивилизации на роль альтернативы и противовеса западному миру. В то же время, ощущение и переживание собственного отставания от Европы остается постоянным фоном русской культуры.

Россия хочет противопоставить себя Европе, при этом постоянно испытывая в отношении Европы комплекс неполноценности. Это порождает ряд болезненных явлений в русской культуре, делающих ее внутренне конфликтной и неустойчивой. Россия живет с чувством постоянной неуверенности в правильности своего цивилизационного выбора.

Отсюда — явление «русской русофобии», нездорового западничества, основанного на презрении к русской традиции как отсталой, варварской и неправильной.

Ответной реакцией на западничество становится столь же нездоровое воинственное антизападничество. Причем как западничество, так и антизападничество имеют общую природу — комплекс неполноценности перед Западом. Постоянное метание между этими двумя крайностями, неспособность сформировать целостную, сбалансированную идентичность — отличительная черта русской культуры, оказавшейся в зависимости от более сильной и родственной западной цивилизации и в то же время ощущающей свою на нее непохожесть.

В Западной Руси эти негативные кризисные явления оказались усилены многовековой политической и культурной зависимостью от Литвы и Польши, оказавшей колоссальное деструктивное воздействие на западнорусскую идентичность.

Одним из следствий монгольского нашествия было разрушение символичной цельности русского пространства. Древняя Русь была киевоцентрична. Киев был зримым символом общерусского единства. Разорение татарами Киева и опустошение Киевской земли лишили Русь ее символического центра.

В условиях татарского разорения ни о каком новом «собирании Руси» не могло быть и речи: ни один из русских центров не имел для этого ни достаточного авторитета, ни реальных возможностей. Русские земли оказывались предоставлены сами себе и были вынуждены выживать поодиночке.

В этих условиях происходит подчинение Западной Руси Литве. В сложившихся обстоятельствах власть языческой Литвы выглядела меньшим злом в сравнении с татарским игом. Закономерным оказывалось и сближение литовско-западнорусских земель с Польшей. В это время над Восточной Европой, помимо татарской угрозы с востока, нависла угроза и с запада, от немецких крестоносцев, обосновавшихся в Прибалтике. Поэтому консолидация Польши, Литвы и Западной Руси для борьбы с этой угрозой была вполне оправданной.

Однако следствием политического объединения Литвы и Польши стало то, что Западная Русь оказалась под властью католических элит. С этого времени Западная Русь входит в близкий контакт с западноевропейской культурой — контакт, к которому она не была готова.

Западная Русь в этот период переживает комплексный цивилизационный кризис, обусловленный кризисом православной традиции в связи с упадком Византии и усугубленный татарским разорением и распадом общерусского единства. Западный мир, напротив, входит в фазу цивилизационного подъема эпохи Возрождения.

В этих условиях Западной Руси было весьма сложно устоять перед западными влияниями, хлынувшими сюда посредством Литвы и Польши.

Стагнирующая, потерявшая цивилизационную динамику западнорусская православная культура не выдерживает натиска этих западных влияний. Предпринимаются попытки ее реформирования на западноевропейский манер. Франциск Скорина, по всей видимости, еще в Полоцке обращенный в католичество францисканской миссией и подпавший под влияние гуситского движения в Чехии, осуществляет свои переводы Библии и других священных текстов, предваряя их собственными предисловиями в духе европейского гуманизма.

Среди западнорусского городского и шляхетского сословия распространяется увлечение разного толка протестантскими учениями. Наиболее видными представителями западнорусского протестантизма принято считать Василия Тяпинского и Симона Будного.

Возникает своего рода феномен «неправославной Руси»: эти люди манифестировали свою русскую идентичность, однако находились под сильным влиянием западноевропейской культуры и покинули русскую православную традицию.

Это была попытка внедрить в западнорусскую культуру новейшие для того времени достижения европейской религиозной и философской мысли.

В конечном счете, путь Скорины-Будного-Тяпинского оказался тупиковым. Основная масса православных не приняла их культурных и религиозных экспериментов. Для тех же, кто разочаровался в православии, закономерным становился уход от русскости вообще. В условиях возраставшего социального престижа польской культуры это означало полонизацию, которой в первую очередь было подвержено аристократическое сословие.

Польский натиск, в конечном счете, спровоцировал мобилизацию западнорусских православных сил в XVI–XVII веках. Развивается братское движение, призванное интеллектуально оздоровить западнорусское православие. К этому же времени относятся первые попытки обращаться к Москве как новому общерусскому центру, наследующему Киеву.

Однако западнорусское православное возрождение XVI–XVII веков оказалось неполным, противоречивым и, в конечном счете, потерпело поражение на большей части западнорусских земель, за исключением левобережной Малороссии, перешедшей под власть Московского государства. Братское движение встречает мощное противодействие со стороны церковной иерархии, опасающейся за свою власть. В этой среде вызревает и оформляется идея религиозной унии с Римом.

Уния стала еще одним проявлением той внутренней смуты, которую переживала «послекиевская» Русь, а также ее внутренней слабости, неуверенности в собственных силах.

В унии сочетался целый комплекс