Две ноги, две руки, голова на плечах. Ну… да и не знаю я его толком. Это ведь отец его, Андрийка, рядом со мной рос, а Ольг… недавно и появился. Мы бы его и не признали, кабы не знак тайный. И не поймешь, взаправду ли он Андриев сын, или чужак…

— Я слыхала, что он в войне с угурами был героем? — осторожно намекнула Марика. — Коли отец его был князем, то и воевал? Стало быть, сын в него пошел?

— А и правда, тогда Ольга и признали своим. Шестнадцать лет было парню, а за ним воины шли. Да какие воины! Тогда тайный совет и решил, что даже если и лукавит Ольг, и не Бурый он вовсе, так у Андрия наследников все равно нет, а сына его мертвым никто не видел. Такого молодца Андрий бы своим признал. Ну и знак, опять же, его многие видели.

— Тайный совет, говоришь? — усмехнулась Марика.

— Как есть тайный. Весь Бергород о том знает. Так вот и отдали Ольгу и терем, и деревушку еще, что матери его в наследство шла.

— Не жалеете?

— Не-е-ет. Неплохой он. Глупый немного, горячий, доверчивый… Но не злой.

Марика кивнула. Она тоже таким Ольга находила. Только он ей при этом еще и люб был.

— Ведьма, а что делать, если он снова спит? — заглянул в кухню Никита. — Я его… хм… одел и накормил. И отваром хотел напоить. Но знаешь… Не понравился мне отвар, наверное, уже несвежий. Запах странный и такой он стал… маслянистый.

Марика нахмурилась.

— На солнце не мог нагреться?

— Мог.

— Правильно, что вылил. Нового сварим.

Кивнула решительно, потянулась за своей сумой, с вечера оставленной на лавке… и выдохнула изумленно. Травы ее, с любовью собранные, тщательно высушенные и завернутые в чистые тряпицы, были помяты, искрошены в мелкую пыль и перемешаны так, что невозможно теперь и понять — какая где. А берестяных крошечных туесков с мазями и вовсе не было.

— Кто посмел? — громко закричала, горестно тряся сумкой.

— Так Варька, поди, — хмыкнула ключница.

— Нет! Я не трогала! — возмутилась девочка.

— Не слушай, она всегда не трогала.

Марика скрипнула зубами, прекрасно понимая, что истины теперь не узнать. Ее травы! Придется идти в аптечную лавку. Пусть там не такие хорошие сборы, но это лучше, чем ничего. Вытряхнула остатки травы в печь, хмурясь и ворча про себя, обернулась на нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу Никитку и побелела вдруг: в кухню заглянул Марко — с безжизненной тушкой Василька в руках.

Поглядела на мальчишку таким взглядом, что тот мигом все понял и исчез, выскочила за ним: в переход, на крыльцо, во двор. Один вопрос у нее был: как?

— Тварь эта ушастая вчера сбежала, я так и не нашел, темно было, — испуганно зашептал отрок, озираясь. — А сегодня вышел, смотрю — а он дергается, пена изо рта идет. Я его хвать — а он и издох. Честное слово, я не виноват!

— Где ты его нашел? — быстро спросил Никитка, выскочивший следом. — Покажи.

Отрок привел их к самой стене терема, где еще оставалась пожухлая травка. Никитка задрал голову, нахмурил брови и сплюнул на землю.

— Сверху Ольговы окна, — мрачно сообщил он. — Я сюда вылил этот твой отвар, ведьма. Не могло ли так произойти… — он не закончил, но Марика и без слов все поняла. Присела на корточки, потрогала землю — влажная. Понюхала пальцы, но на язык попробовать не решилась. Ушастый подох, мало ли, какой яд был в отваре?

— Что, Никита, убивать меня будешь? — хрипло спросила, поднимая голову на хмурого парня.

— Было бы за что. Ты к отвару и не прикасалась. Вчера я сам все делал, да и ночью из комнаты Ольговой не выходил. Когда бы ты успела?

— Поутру? Пока я с ним наедине оставалась?

— Глупо. Хотела бы его прикончить — просто не приехала бы. Или зарезала, так всяко надежнее. Точно ли не мог отвар скиснуть?

— Возможно, — вздохнула Марика. — Но знаешь…

— Знаю, — решительно кивнул Никитка. — Я теперь всю еду и питье Ольгу буду давать сам. Никому не позволю.

— А мне бы надо травы купить, значит. И… пусть Марко съездит в мою избушку, привезет еще. Он места те знает.

— Добре. Марко, слышишь? Коня бери и поезжай. Только ушана закопай где-нибудь. А Варьке скажем, что убежал ее Василек в лес.

Марко кивнул, качая на руках дохлого ушана, как младенца. Видимо, он тоже был к зверьку привязан.

— Ника, а я ведь сама аптечную лавку не сыщу. Или сыщу, но до ночи гулять придется. Мне бы проводника!

— Дядько Ермола попрошу тебя проводить.

Кивнула и снова выразительно поглядела на юношу.

— Чего еще?

— Денег дай.

— Ишь ты, а даром тебе травы не отсыплют? Наглая какая, денег ей… Дядько оплатит, я прикажу. Ты только поживи у нас, не убегай пока. Обещаю, сыта-пьяна будешь, никто слова злого не скажет тебе.

— Кроме тебя, да?

Тот только усмехнулся, обнял ведьму за плечи и повел в терем. Та вырываться не стала, зачем? Никитка был ей по нраву, не так, как Ольг, конечно, но все одно — хороший парень, добрый, хоть язык у него и ядовитый. Надо будет потом сказать, чтобы из Ольговой посуды он не пил — отравит еще…

Заглянула к княжичу, поторогала его: тот и в самом деле спал здоровым спокойным сном. Накинула добротный шерстяной кафтан, что дала ей ключница (всего чуть-чуть только молью травленный), дождалась невысокого крепкого дядьку Ермола и вышла за ворота — в лавку травника.

12-2

Ермол был мужичком молчаливым, а может, просто ведьма ему не нравилась. Она пыталась задавать ему вопросы всякие, но он только мычал, пожимал плечами и отворачивался. Что ж, не хочет — и не надо. Иногда молчуны — надежнее таких балагуров, как Ольг или Никитка. Или нет? Эти двое хоть и трепали языком без умолку, а дела делали быстро и ловко.

Ну хоть вёл ее мужик куда надо, а не бросил одну в переулке и не скрылся в толпе, и то хлеб. Мог бы легко ускользнуть, Марика все ещё крутила головой,