– Согласно приказу, вылетаем в девять тридцать. Ситуация в небе позволяет. Сверим часы. Сейчас восемь минут десятого. Промежуточная посадка в Дюссельдорфе. Там получите новые инструкции. Ты, – командир повернулся ко мне, – отправляешься в Ле-Бурже получать новый самолет. Вопросы?

Ульрих с наигранно серьезным лицом поднял руку:

– Не могли бы мы сначала нанести визит в Перпеньян?

Все рассмеялись. Kapitän тоже улыбнулся и покачал головой:

– Благодарю вас, господа.

Минут за пять до вылета Ульриха позвали к телефону. Он вернулся, когда моторы самолетов взревели, и побежал прямо ко мне.

– Даниэль в комендатуре в Версале. Она хочет меня видеть. Она должна поехать со мной в Германию, слышишь! Даниэль должна поехать со мной.

– Это та девчушка из Перпеньяна?

– Она не девчушка. – Ульрих чуть не оторвал мне руку. – Повторяй за мной: «Я обещаю тебе привезти Даниэль в Германию». Повтори!

– Это вымогательство. Неужели между тобой и малышкой, малышкой Даниэль все так серьезно?

– Да, идиот, – пылко ответил мой друг, оглядываясь вокруг. Наши пилоты уже начали взлетать.

– И насколько серьезно?

– Я хочу на ней жениться. Обещай же мне!

– Хорошо, Ульрих. Хотя я сейчас не знаю, как это устроить, но сделаю все, что в моих силах.

Он подвинулся ближе ко мне и стал крутить пуговицу моего кителя. Его голос звучал размеренно и тихо.

– Если со мной что-нибудь случится, присмотри за ней в Германии. Ты знаешь, как это важно для меня. Обещаешь?

Ульрих прыгнул в свой самолет и умчался за остальными. Глядя вслед другу и представив рядом с ним Даниэль, я подумал, что ему можно позавидовать.

Когда его самолет скрылся в туманной дымке над Парижем, я вдруг понял, какую ответственность взял на себя, дав другу такое обещание.

В середине дня эскадрилья уже была на пути домой, а на земле Хинтершаллерс все еще пытался завести машину. Последние механики из тыловой заставы взрывали ангары, поджигали казармы и как можно быстрее сматывались. Ведь пришло сообщение, что первые американские танки уже появились в лесу рядом с нашим аэродромом.

Когда мы, наконец, были готовы к отъезду, в кустах поблизости уже шевелились зловещие фигуры местных жителей. Мы поехали мимо заправочного пункта, и комендант махнул нам рукой. Он сидел на цементном блоке и, казалось, чего-то ждал.

– Вы еще здесь, герр майор?

Пожилой офицер, который, очевидно, не был на фронте с 1918 года, выглядел взволнованным и ошеломленным.

– Что я должен делать, что я могу сделать? Я сижу на своих восьмидесяти тысячах литров бензина и должен сжечь их, пока не пришли союзники. Я отвечаю за горючее головой. Запалы уже готовы. Я уже собирался привести в действие взрыватель, как в последний момент кто-то отдал мне приказ дождаться каких-то танков, которые нужно заправить. И что я теперь должен делать?

Майор рвал на себе волосы. Он несколько лет мирно жил в тылу, никогда и никому не приносил никакого вреда. Несчастный закрыл лицо руками и мог сейчас расплакаться на склоне лет, потому что впервые ставкой была его жизнь.

– Боюсь, мы должны ехать дальше, герр майор.

Он кивнул.

– Если увидите танки, покажите им сюда дорогу и скажите, что неплохо было бы поторопиться.

Мы помчались по шоссе на Париж. Огромные грибы дыма поднимались над горизонтом, а черный занавес начал затягивать небо – взрывались склады с боеприпасами и горючим.

Американские самолеты низко кружили над землей, выискивая цели, готовые в любую минуту ринуться в атаку. Провода трамвайных путей запутались и беспорядочно висели над асфальтом. В кюветах валялись вздувшиеся трупы лошадей и уже начавшие ржаветь останки машин. Повсюду лежал пепел от сгоревших сидений и покрышек. В воздухе стоял запах горелой резины и разлагающейся плоти. Время от времени возле источника этого сладкого, резкого аромата виднелись стаи диких собак или тучи мух.

Заросли и леса патрулировали местные жители – люди, похожие на героев Великой французской революции. Сейчас они ждали своих друзей, союзников.

В отдельных местах на открытых полях отважные орудийные расчеты зарывались со своими пушками в землю, чтобы остановить продвижение накатывавшихся американских войск. Здесь же были и наши танки – огромное количество колоссов. Они нашли себе укрытие по обе стороны дороги в маленьком леске. Я остановил машину, выпрыгнул из нее и подбежал к первому попавшемуся офицеру.

– У вас есть горючее?

Он отрицательно покачал головой.

– Там, – сказал я, указывая на оставшийся позади аэродром, – там майор сидит на восьмидесяти тысячах литров и с нетерпением ждет вас.

– Где это? – раздались со всех сторон вопросы.

Я рассказал им, куда ехать, но офицер снова покачал головой:

– Бессмысленно. Слишком далеко. Наши баки почти пустые.

– Мы возвращаемся! – крикнул я Хинтершаллерсу. – Нужно сказать майору, чтобы он поджег свой склад.

– Уже сделано.

И действительно, над нашим аэродромом уже начало подниматься в небо черное облако дыма.

Низко летавшие самолеты противника по-прежнему сновали над дорогой. Один из них, кажется, заметил нас и начал кружить над нашими головами. Когда Хинтершаллерс резко затормозил, мы увидели лицо смотревшего на нас пилота: он пошел в атаку.

Мы прыгнули в кювет и стали искать укрытия, которые обычно вырывались с интервалами в пятьдесят метров вдоль почти всех автобанов, но здесь, видимо, их не сделали. Мне все-таки посчастливилось найти одно, а мой товарищ бегал вверх-вниз как сумасшедший, когда сверкнула первая вспышка. Бомбы ударились об асфальт позади нас и с ужасным грохотом взорвались. Хинтершаллерс в отчаянии прыгнул ко мне и с трудом протиснулся головой вперед в узкую щель.

Мы пережили первую атаку, но были убеждены, что через несколько секунд летчик откорректирует прицел и последует вторая.

Попытка втиснуться в укрытие вместе провалилась: головы и плечи оставались незащищенными. Чтобы вдвоем встать на колени, тут было слишком мало места. Я начал выталкивать товарища и вылезать сам.

– Быстро! Лезь вниз головой!

Я считал, что голова все же важнее, чем пара ног; и Хинтершаллерс, который сначала не оценил мою идею, быстро забрался в укрытие в тот момент, когда грянул новый взрыв. Это был ужасный момент. Я уже был готов увидеть свои ноги оторванными. Мы с Хинтершаллерсом задыхались. Он вдобавок принял очень неудобную позу. Стойку на голове и сильный страх очень тяжело выдержать одновременно.

В следующий момент мой товарищ стал конвульсивно дергаться.

– Меня зацепило! – простонал он.

Я почти почувствовал радость оттого, что ему выпало страдать раньше меня. Поднявшись, я вытащил раненого Хинтершаллерса из укрытия. Его лицо по цвету стало похоже на сыр. Галифе бедняги сильно пострадали, а зад был задет лишь слегка.