меня резко затормозить. — Красота, а чего одна? Проводить?

Мне требуется меньше секунды, чтобы понять — а вот это плохо. Очень плохо. Потому что двое мужиков передо мной не смахивают на рыцарей. Вместо доспехов на них черные спортивные костюмы, а на рожах — жуткие ухмылки.

Бросаю беспомощный взгляд за их спины. До моего подъезда от силы метров двадцать. Я даже вижу, как мерцает тусклая лампочка над ним. Но мне точно не дадут до него дойти…

Во рту пересыхает, а в горло сдавливает тиски паники. Я хожу этой дорогой каждый день и не только в светлое время суток. И то, что меня заметили и пристали именно сегодня, мне хочется винить это платье и эти чертовы ремешки…

Сейчас я до онемения кончиков пальцев рук и ног жалею, что решила скрыть свой адрес от Макса.

Не говоря ни слова, я молниеносно разворачиваюсь и быстрыми шагами направляюсь обратно к парковке за аркой дома.

— Девочка, — мерзкий гогот за моей спиной подгоняет меня практически перейти на бег, — ну куда же ты?

Дрожащими руками вытаскиваю из кармана джинсовки телефон, уже понимая, что номера Макса у меня до сих пор нет. Мы так и общаемся в этом дурацком чате. Я не знаю, уехал ли он или нет, но молюсь, чтобы хотя бы недалеко.

Я просто пишу в наш чат: «Вернись! Их двое».

Надежды мало, а жизней у меня не девять… Видимо, поэтому мой мозг успевает в подкатывающей истерике вспомнить про Бо.

Господи! Точно! Хоть бы он взял трубку. Он же ближе всех. Ему лишь спуститься с пятого этажа. Только бы Бо не спал.

— Олесь, а ты чего так поздно звонишь? — раздается недоуменное в трубке практически сразу. — Что-то слу…

— Бо, миленький, встреть меня, пожалуйста. Мне… — тараторю дрожащим голосом.

Пять шагов. Мне осталось всего лишь несчастных пять шагов, и я вынырну из темноты двора в арку…

Но меня резко тормозят, хватая за руку. Телефон тут же летит на землю, а я взвизгиваю от леденящего страха.

— А вот и догнали, — один из мужиков дергает меня к себе, а смех второго где-то рядом режет слух.

Я хочу заорать, но оказываюсь в том самом кошмаре, где вместо крика из горла вырывается тишина. В голове проскакивают миллиарды чудовищных картинок моей возможной участи.

Наверное, именно они заставляют меня на каких-то остатках самообладания изо всех сил толкнуть мужика, что держит меня за руку. Вырываюсь чудом, а еще каким-то чудом в темноту и тишину двора врезается свет фар и визг тормозов.

Когда вижу знакомый черный капот и радиаторную решетку, то готова просто зарыдать в голос. И мне кажется, что Макс с битой в руках из машины вылетает раньше, чем она останавливается. Напряжена каждая мышца его лица, глаза как два черных угля, а плечи словно приобрели еще больший размах.

— От девушки отошли, — скалится он, делая взмах битой.

И этого оказывается достаточно, чтобы сбить с этих двоих спесь. Никаких больше ухищрений. Один реверанс бейсболиста, и мы с Максом остается во дворе уже наедине.

— Ты как? — перестав сверлить звериными глазами темноту, где исчезли эти два утырка, Максим опускает биту и переводит взгляд на меня. С тревогой осматривает с головы до ног. В свете автомобильных фар вижу, как тяжело вздымается его грудь, а пальцы до белых костяшек сжимают бейсбольный атрибут. — Синичкина, — обрывисто выдыхает он, — какого хрена ты одна поперлась? Сложно было дать тебя довезти? Что за детский сад? Башкой думать умеешь вообще?

Это становится последней каплей моих эмоций на сегодня. Она-то и всколыхивает бурю. Мои губы предательски вздрагивают, и я разливаюсь рыданиями, закрыв лицо руками. Чувствую себя, как маленькая девочка, которую наказали поставили в угол. Причем ни за что. Макс что-то говорит, а точнее, отчитывает, но я уже не слушаю.

Путаю вдохи, всхлипы и выдохи, пока не ощущаю на своих плечах тяжесть чужих горячих ладоней.

— Ладно, все. Я успел и это главное… — бормочет мне Макс куда-то макушку.

Поднимаю голову и наши лица оказываются друг напротив друга. Близко. Опять. Который раз за этот вечер.

Через соленую пелену слез замечаю, как растерянный взгляд Максима сосредоточенно скользит по моему лицу… глаза… губы… снова глаза… А кадык на его шее нервно дергается вниз… Как и мое перепуганное сердце…

— Не реви, Птичка-синичка… — на лице Макса появляется полуулыбка.

Чувствую, что его теплые лапищи на моих плечах осторожно сжимаются сильнее. Я всхлипываю. И дрожу все сильнее. Хочу просто прошептать Максу самое искреннее спасибо, на которое только способна, но не успеваю…

— Руки от нее убрал, мразота! — слышится грозное по всей округе.

А колотящая дрожь по моему телу сменяется сходом ледяной лавины по спине. Богдан!

Я и Макс одновременно поворачиваемся на голос. Со стороны моего подъезда на нас летит Бо. В домашних штанах и тапках.

Максим ошарашенно округляет глаза, а я не успеваю вставить и слово…

Лишь испуганно ловлю ртом воздух, когда кулак Богдана с хорошего замаха врезается в лицо Ольховского.

Глава 11

Леся

Макс прикладывает к рассеченной брови ватный диск, смоченный в антисептике, и морщится, со свистом втягивая воздух через зубы.

— Могу подуть, — вполне серьезно предлагаю я.

— Не надо, — недовольно бурчит он, подергивая ногой.

В дверях моей комнаты возникает Бо. Хмурый. Серьезный. И походу обиженный.

Одетый уже в футболку, Богдан протягивает мне упаковку лейкопластыря.

— Это все, что нашел дома, — сдержанно проговаривает он, бросая пачку на мою тумбочку, а заодно кидает холодный взгляд на Макса, сидящего у меня кровати.

— Спасибо, — вздыхаю я и осматриваю лицо Бо с распухшим носом.

Макс в долгу не остался. Первый удар он пропустил, а вот второй нанес сам. И такой, что бедняга Бо бревнышком свалился на тротуарчик.

В этот момент-то я и поняла истинное значение слова неловко.

Теперь эти два ребмо прямо передо мной. И в комнате, освещенной лишь моей настольной лампой, висит такое напряжение, что хоть топором руби.

— У тебя точно все нормально? — строго интересуется Бо, взглядом указывая на Макса.

— Угу… — сдержанно прокашливаюсь, возвращая свое внимание к пострадавшей брови Максима.

— А что ты делала на улице в час ночи? — продолжает допрос Богдан.

— Шла домой.

Вижу, как слегка припухший кулак Макса снова играет сбитыми костяшками пальцев.

— Откуда? — чуть ли цедит Бо.

— А ты ей кто, чтобы она перед тобой отчет предоставляла? — не выдерживает Ольховский, фыркнув свои пять копеек.

— Я не с тобой разговаривают. — Бо повышает голос. — Не суй свой нос…

— Слышь, ты… —