– И он подполковник, а вы – штабс-ротмистр? – ляпнула Вера, не подумав, и тут же раскаялась: – Простите, Георгий Аристархович, я совсем не то хотела спросить.

– А что же? – Немысский улыбнулся, давая понять, что не обиделся.

– Зачем Мейснер захотел открыть мне имя убийцы? Неужели он знал, что я связана с вами?

– С нами? Гм… – Штабс-ротмистр задумался, подперев щеку ладонью. Просидел так с минуту, а потом сказал: – Нет, не думаю, да и откуда ему знать про это? Разве что только вы случайно проговорились…

Вера отрицательно покачала головой.

– Я это просто так, вслух рассуждаю, – поспешно сказал Немысский. – Не мог Мейснер узнать об этом. Скорее всего виды на вас у него были другие. Я склонен подозревать, что он собирался шантажировать убийцу и хотел сделать вас своей сообщницей. Это наиболее вероятная версия…

– Я всегда считала, что шантажисты предпочитают действовать в одиночку, – перебила Вера. – Во всяком случае…

– Во всяком случае, так пишут в романах, – подхватил Немысский. – Оставляют у нотариуса конверт с распоряжением распечатать в случае смерти или отправляют самим себе письмо с тем, что если они его не получат, то письмо будет вскрыто, и прочие фокусы в том же духе. Я, признаться, обожаю авантюрные романы, читаю с огромным удовольствием. В них все так просто и совсем не так, как в жизни, и все непременно хорошо заканчивается. Но на самом деле ни один серьезный шантажист не доверит тайну почте или же нотариусу. Письма могут быть перлюстрированы, нотариус может проявить любопытство. Не смотрите на меня так, Вера Васильевна, я говорю то, что знаю. Но в одиночку можно шантажировать какую-нибудь охотнорядскую Марфу Антиповну, изменяющую своему супругу с приказчиками. Но и то смотря на кого нападешь, Марфы Антиповны бывают разные. «Леди Макбет Мценского уезда» вы, конечно, читали? Вот… А уж если это коварный и расчетливый убийца, то к такому в одиночку подступаться никак нельзя, потому что он скорее убьет еще раз, чем станет платить. Поэтому нужен сообщник, чтобы каким-то образом дать понять объекту шантажа, что его темные делишки известны не одному, а нескольким людям. Можно, конечно, схитрить, но шантаж – это вам не преферанс, это гораздо серьезнее. Я почти уверен, что Мейснеру нужен был помощник, то есть помощница, и он остановил свой выбор на вас.

– Но почему именно на мне? – удивилась Вера. – Разве я произвожу впечатление авантюристки?

– Отнюдь нет, ну что вы, – тоном, которым родители разговаривают с маленькими детьми, сказал штабс-ротмистр. – Авантюристке Мейснер бы и не доверился, чего доброго обманет, сама распорядится тайной, а его оставит у разбитого корыта. Ему нужен был умный – с дураками лучше никогда не иметь дела, – но неопытный в подобных делах человек. Такой, которым легко можно было бы руководить. Такой, который не станет обманывать. Верный и надежный Санчо Панса, простите мне подобное сравнение. Ну и чтобы временем свободным располагал…

– Скажите проще, Георгий Аристархович, – усмехнулась Вера. – Наивная дурочка.

– Определения можно подобрать какие угодно, но прошу заметить, что я говорю не о вас, Вера Васильевна, а о том, какой вас мог видеть покойный Мейснер, – обезопасил себя от возможных упреков хитрый штабс-ротмистр. – Он, вне всяких сомнений, плохо разбирался в людях.

– Почему вы так решили?

– Потому что в противном случае он не предпринял бы того, что предпринял, и остался бы жив. Сидел бы сейчас у себя дома и сочинял музыку или чай с баранками пил. Вы, к слову будь сказано, чаю не хотите?

– Нет, благодарю вас. – Вера, может, и выпила бы чаю, но не в такой канцелярской обстановке. – Но если не Цалле, Георгий Аристархович, то кто тогда? Я представляю события таким образом. Гардеробщик заметил, как Мейснер положил записку в карман моего пальто, прочел ее и рассказал Цалле…

– Тогда Мейснера убили бы еще позавчера вечером, по дороге домой или же дома, – перебил штабс-ротмистр. – Ночное время благоприятно для подобных дел. Фон Римша и убил бы, ему не впервой.

– Вы это точно знаете?! – ахнула Вера.

Штабс-ротмистр молча кивнул.

– Но тогда почему…

Штабс-ротмистр так же молча пожал плечами и вздохнул, давая понять, что не все в его власти.

– Вообще-то любой мог увидеть, как Мейснер запускает руку в карман моего пальто, заинтересоваться и проверить, что он мне туда подложил, – начала рассуждать Вера. – Именно подложил, потому что женщины в отличие от мужчин не привыкли носить вещи в карманах, нам удобнее пользоваться сумочкой или ридикюлем. Карманы в пальто – это так, деталь фасона, разве что перчатку туда на минутку положить или платок. Но в таком случае увидеть должен был убийца, больше некому. Гардеробщик, швейцар или кто-то из официантов могли сказать о записке только Цалле, больше никому. Если убийца не она, то это означает, что от кого-то постороннего он о записке узнать не мог…

– Почему же? – возразил Немысский. – Предположим, некто видит, как Мейснер сует сложенную бумажку в карман вашего пальто, и решает, что это любовная интрига. Он возвращается в зал и говорит кому-то, что Мейснер, мол, настолько робок, что пишет вам записки, вместо того чтобы прямо сказать о своих чувствах. Или что-то в этом роде. Как принято в салонах, спустя четверть часа эта новость уже известна всем, кроме вас с Мейснером. Убийца, у которого есть какие-то причины для подозрений в адрес Мейснера, решает прочесть записку и приходит к выводу, что от Мейснера пора избавляться. Но вечером или с утра сделать это не получается, вот и приходится действовать в последнюю минуту, иначе вместо одного человека придется убивать двоих…

Вера почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Неприятно слышать о собственной смерти, пусть даже и в таком смягченном виде.

– Дом в котором жил покойный, с одной стороны, удобен для убийства, поскольку находится в переулках, а не на Тверской, и благодаря наличию в нем винной лавки ходит мимо столько народу, что никто ни на кого внимания не обращает. Но, с другой стороны, в часы работы винной лавки часто случаются пьяные скандалы, пресекать которые от храма Вознесения Господня прибегает городовой. Городовой мог спугнуть убийцу, впрочем, незачем гадать, почему Мейснер был убит на Чистых прудах. Этим путем мы ни к чему не придем. Надо обозначить круг лиц, которые могли бы быть причастны к смерти Мирского-Белобородько…

– А полиция ведет следствие? – поинтересовалась Вера. – Или же…

– Ведет, – кивнул Немысский. – Только ведет тихо, стараясь никак этого не афишировать. Мы тоже пытаемся что-то делать, но о результатах пока говорить рано. Пока что одни вопросы и никаких ответов.

– Я уже поняла, что вопросы без ответов в вашей работе встречаются сплошь и рядом. – Это была шпилька, которую Немысский предпочел не замечать, во всяком случае, виду не показал. – Ладно – убийства, но зачем брату Мирского понадобилось устраивать скандал Вильгельмине Александровне? Не могу понять. Чем-то таким, театральным, веяло от их разговора. Я вам описала сам разговор, а про свои предположения умолчала, поскольку тогда еще не успела обдумать все как следует. Думала только о записке, о том, кто ее написал и о том, чье имя мне завтра назовут…