— Я хочу быть швеей!

— Опять двадцать пять! Швеей она хочет быть! Нашла к чему стремиться! Вот Светланка учится на переводчицу. При такой профессии она будет вращаться в высшем обществе и блистать на приемах, найдет себе достойную партию, а ты всю жизнь просидишь за булавками! За кого ты замуж выйдешь?!

Вера лишь вздохнула, причем с облегчением: это был любимый мамин вопрос, отвечать на который не требовалось, и звучал он обычно в конце ее назидательной речи.

— Ниночка, ты готова? Машину уже подали, — из коридора послышался глуховатый голос отца. — И оставь дочь в покое! Она взрослая, сама разберется.

Нина Матвеевна ничего не ответила. Бросив на Веру укоризненный взгляд, женщина вышла. Еще десять минут в доме раздавались топот ног и хлопки дверей, затем все стихло. Вера заметно повеселела: два дня никто не будет пилить, требовать поступать в институт и зудеть про замужество. Какое блаженство! Даже жаль тратить время на прогулку по парку. У мамы, по ее мнению, жизнь сложилась правильно. Почти. Картину портила неудачливая старшая дочь. Если бы не Вера со своим странным выбором профессии, жизнь Нины Матвеевны можно было бы назвать эталонной. Или, говоря проще, всем на зависть. Нина Матвеевна окончила институт культуры, на последнем курсе вышла замуж за аспиранта, ныне профессора Рязанцева, родила двоих детей, потом устроилась на работу в художественную школу преподавателем истории искусства. Дочери росли прилежными, радовали хорошими отметками. Ожидалось, что обе девочки получат высшее образование, найдут приличную работу, удачно и вовремя выйдут замуж — в целом, состоятся. Младшая, Светлана, вполне оправдывала родительские надежды. Она еще со школы с подачи матери знала, к чему следует стремиться — к красивой, обеспеченной жизни.

Светлана у них красавица: высокая, статная, с благородной белой кожей, тонкой костью, выразительными желто-зелеными глазами под густыми дугами бровей и толстой светло-русой косой. Она носит модные платья и лакированные туфли на каблуках; за ней с восьмого класса бегают все парни. Света себе цену знает, привечает не каждого, только тех, кто чем-либо выделяется: отметками, внешностью, достижениями в физкультуре или знатной родней.

Вера же кряжистая и сильная, уродилась в деда-крестьянина по отцовской линии. Волосы не то русые, не то пегие, непослушные. В косу заплетет — рассыпаются, да и коса получается слишком короткой, так что Вера чаще собирает их в хвост. На ее широком лице в марте появляются веснушки, да такие большие и яркие, что в них теряются ее мелкие черты. Парни не то чтобы не обращают на Веру внимание. Обращают. Но долго не задерживают. Да ей их внимание не больно-то и надо! Ей бы новую модель платья где подсмотреть и ткань хорошую достать, нитки-пуговицы подходящие раздобыть и сшить такую вещь, чтобы она глаз радовала, чтобы люди носили с удовольствием. А все эти танцульки, походы в кино и вечерние посиделки на лавочках — потеря времени.

Ведь счастье — это труд во благо людей и гордость за свою работу! Раз людям нравится результат работы, значит, без ложной скромности можно сказать, что работа выполнена на отлично и ею можно гордиться. Гордиться не красивым названием работы, а хорошим результатом. И не важно, что ты швея, а не переводчик или даже актриса. Да хоть дворник! Если ты чисто подметаешь улицу, значит, достойна уважения. В нашей стране всякий труд почетен. Об этом и по радио говорят, и в газетах пишут, и на площади огромный плакат висит. Как только мама об этом забывает?

Светланка любит показать себя в обществе. Она и в театры, и на выставки ходит только для того, чтобы пофорсить там в модных платьях, сшитых, между прочим, Верой. И мать Светку в этом поддерживает. Сестра перед выходом фланирует по комнатам, то прическу поправит, то макияж, а мать нахваливает. Это, пожалуй, единственный случай, когда мама не ругает работу старшей дочери. Хотя нет-нет Нина Матвеевна да скажет: вот и шила бы наряды для семьи, в качестве увлечения, а работала бы на престижной работе!

Как же объяснить маме, что нужно заниматься любимым делом, а не престижным? Вот нравится ей мастерить одежду, и все тут, а другие занятия кажутся скучными. Да, можно было бы поступать в институт, выучиться на врача или филолога. Тогда бы мама ею гордилась, а она, Вера, всю жизнь тосковала бы в своем рабочем кабинете и ощущала бы себя несчастной.

Светка другая. Ее вообще никакая работа не интересует, ей уже девятнадцать лет, а она все как бабочка беззаботно порхает. Ребята с ее курса на каникулах отправились на комсомольскую стройку, а она принесла справку, что у нее астма и физические нагрузки ей вредны. Ага, астма у нее! Мать врача умаслила, тот и нарисовал диагноз. Вот как так можно товарищей обманывать? Она и матери врет, говорит, что в город ездит, а сама пропадает неизвестно где. И самое отвратительное, что Светка втягивает в свою ложь других. Вере дважды приходилось прикрывать сестру, врать, что она приезжала домой за книгами, в то время как Света дома не появлялась.

— С ребятами у костра засиделась, — объяснила Светлана. — Звездная ночь, танец пламени, песни… Какие там песни! У моря, у синего моря. Со мною ты, рядом со мною, — запела она тягучим, как мед голосом. — Только пусть мама думает, что я в Москву ездила, хорошо? — вкрадчиво попросила сестра.

— С кавалером загуляла, — догадалась Вера. — Гляди, деревенские ухари они такие — поматросят и бросят, будешь потом слезы лить.

— Да что ты понимаешь! — воскликнула Света. — Он меня так любит, такие страстные песни под гитару поет, такие жаркие слова говорит, так на меня смотрит, аж мурашки по телу. Такой любви даже в кино нет и в книжках не бывает. Он меня так любит, так любит! И жениться на мне хочет!

— Ты уши и развесила.

— Скучная ты, Верка! Да если бы тебя кто так любил до мурашек, чтобы в омут с головой…

— Глупости! Когда в омут с головой, добра не жди, потому что не любовь это вовсе, а помутнение рассудка. В таком состоянии, если кашу заваришь, всю жизнь расхлебывать будешь.

Светлана слушала причитания сестры вполуха. Она надела сшитую Верой новую блузку, повернулась перед трюмо и так и этак, нацепила мамины янтарные бусы.

— Нет, не пойдут! — сняла их. — Они меня старят!

— Что тебя может старить в твои годы?! А бусы и правда здесь лишние. Тем более что брать без разрешения нельзя! Сколько раз тебе говорили!

— Не бухти! Не собираюсь я их надевать. Надо было жабо сделать, а то шея пустая.

— Жабо здесь ни к чему. Оно вышло из моды пять лет назад! — авторитетно заявила Вера.

Светлана вынула из кармана и приложила к груди медный в виде веера с вставленными цветными камнями медальон. Медальон был хоть и интересным, но для воздушной блузки слишком грубым и подходил к ней еще меньше, чем янтарные бусы. Девушка с сожалением вздохнула.

— Что это у тебя? — запоздало заметила Вера украшение. Тонкая девичья рука уже убрала медальон в сумку.