– Впечатляет, да? – спрашивает Леа, пока я таращусь на ряды и ряды рычажков.

– Еще бы!

– В подвале школы у нас таких три, – вставляет Меган. – Последние модели, подарок выпускника.

– Ну, значит, вам очень повезло. Мне не приходилось сталкиваться с этими малютками, пока я не подписала контракт с Sony. До этого свои записи я делала в собственной спальне…. Поверьте, когда у тебя трое младших братьев, в доме нет места, где было бы тихо.

Раздается короткий звуковой сигнал, и едва слышный голос доносится из динамиков.

– Думаю, я готова, – говорит Поузи.

Леа нажимает одну из клавиш консоли.

– Отлично!

Мы все смотрим сквозь стекло на Поузи, но она не смотрит на нас, ее глаза закрыты, и она кивает в такт неслышной музыке. А потом, почти без предупреждения, поет партию Марии «Этой ночью» из «Вестсайдской истории».

Когда ее невероятное сопрано наполняет комнату, мы все трое откидываемся в креслах, пораженные ее талантом, чувствуя, как мурашки бегут по всему телу.

И когда пение заканчивается, Леа Браун вскакивает и бурно аплодирует.

Поузи возвращается назад в операторскую, и ее щеки пылают после исполнения такой трудной партии.

– Спасибо, ребята, – говорит она, а мы продолжаем аплодировать. Даже Меган присоединяется к нам, не в силах сдержать свое восхищение.

– Это просто потрясающе, – говорит Леа. – Девочка, у тебя настоящий талант.

– Спасибо, – повторяет Поузи. Но тут же вешает голову. – Хотя проку от этого все равно нет. Там, в комнате, когда на меня смотрите только вы… Этого я не боюсь. Но поставьте меня на сцену, и будет совсем другая история.

– Ну, удачи тогда в настоящем выступлении, – бормочет Меган себе под нос, но я слышу и бросаю на нее быстрый взгляд.

Меган закатывает глаза и скрещивает руки на груди… ее уже укусила зеленоглазая жаба – зависть.

– Расскажи мне, что происходит, – продолжает Леа, и ее голос смягчается.

К счастью, она, кажется, не слышала Меган.

Поузи присаживается на диван, скрестив лодыжки. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь сидел и стоял в таких невероятных позах, прямо как вбитый в землю столб. Но тот же самоконтроль чувствуется и в ее исполнении. Даже я, со своим нетренированным ухом, могу сказать, что она легко и точно попадает в каждую ноту.

– Это как будто… я покидаю безопасное место – кулисы, но выхожу не на сцену к зрителям, а на тонкую доску над морем, полным акул. И с каждым шагом тело мое слабеет, так что я едва могу держаться на ногах. Пальцы дрожат, во рту пересыхает… и не важно, сколько воды я выпью за кулисами. А потом наступает самое страшное – мозг отключается. Все репетиции, где я выкладывалась, все часы зубрежки слов и нот, и ритма, и движений… исчезают. В мгновение ока. – Она щелкает пальцами, чтобы подчеркнуть это. – И как только это происходит, я уже не могу прийти в себя.

Леа кивает все время, пока Поузи описывает свое состояние.

– Было, было, было. У меня все это было.

– Есть еще кое-что, – шепчет Поузи так тихо, что приходится наклониться, чтобы услышать ее. – В начале лета я играла роль Сэнди в школьной постановке «Бриолина». Но в день премьеры не смогла выступить. Я оцепенела… перед всеми. Хуже того, мои ноги налились такой тяжестью, что я просто не могла их переставлять, и кому-то пришлось буквально утащить меня со сцены, а мне на замену отправили дублера, на которой уже был надет костюм одной из «Розовых леди». Это было ужасно, ужасно, я испортила все. – Слезы стоят у нее в глазах, когда она рассказывает, и я ничего не могу с собой поделать: чувствую, что и у меня наворачиваются слезы. – Мне следовало тогда просто бросить все и отказаться от своего места у мадам Лаплаж.

– Ты знаешь, однажды я отказалась от роли на Бродвее по тем же причинам. А эта роль взяла «Тони»[11]. Это был бы потрясающий опыт, и я каждый день сожалею об том решении. Так что я действительно понимаю, что ты чувствуешь, – отвечает Леа.

– Но ты постоянно поднимаешься на сцену и поешь перед тысячами людей! Ты организовала свой собственный тур! Ручаюсь, сейчас у тебя нет страха сцены.

– К сожалению, это не так. Каждый раз мне приходится собираться с духом. Каждый раз я должна напоминать себе, что я тут главная, а не мои страхи. И знаешь что, Поузи?

– Да?

– Ты рождена для этого. Я вижу в тебе страсть, которая горит внутри так же сильно, как и страх. Может быть, даже сильнее… иначе бы ты не пошла на прослушивания в школу мадам Лаплаж. Ты можешь это делать. Это тебе нужно… просто чтобы не рехнуться. Похоже, ты считаешь безумием выход на сцену. Но это не так. Безумие – это когда ты не выходишь на сцену, не играешь. Найди крупицу уверенности, цепляйся за нее изо всех сил, и однажды это зернышко пустит побег, станет деревцем, а деревце вырастет в огромный дуб, корни которого будут уходить вглубь тебя. Я не утверждаю, что твой страх сцены полностью испарится. Но под этим деревом ты найдешь убежище в грозу.

– Ты уверена? – спрашивает Поузи, почти не дыша.

– Абсолютно.

– Поверить не могу, что даже невероятная Леа Браун боится сцены, – говорит Поузи, улыбаясь впервые с того момента, как она закончила петь.

– О, я тебя сейчас удивлю! Когда я впервые заговорила об этом на публике, я получила кучу сообщений – некоторые от самых известных в мире певцов и актеров. В нашем случае, а я знаю, что он, вероятно, отличается от других тревожных состояний, единственный выход – пройти через это. Ты не сможешь избавиться от страха, но ты сможешь его контролировать. Ты должна принять это. Использовать. Ты сможешь. Я тебе обещаю.

Поузи кивает, но я вижу, что она не вполне уверена. Я сочувствую ей. Ни за что не хотела бы оказаться на ее месте, потому что знаю, каково это – сама я просто не могу прорваться сквозь собственную панику. Когда она накатывает, я вынуждена нестись на ее гребне… но, как правило, я просто прячусь от любых возможных зрителей. А Поузи не может позволить себе этого.

Но у нее есть талант. Я могу лишь надеяться, что у нее получится быстро вырастить это дерево уверенности в себе; я понимаю, что в противном случае оно засохнет и неизбежно умрет.

– Хочешь спеть еще? – спрашивает Леа у Поузи.

Глаза Поузи моментально загораются.

– Да, очень!

– Отлично! Можем спеть дуэтом. Ты знаешь «Навек» из мюзикла «Злая»[12]?