Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я также подтверждаю, что мастер Гильермо подпитывал свои увядающие силы яблоками любви и часто посреди ночи посылал ученика в мою комнату, чтобы он меня привел. Тогда я накидывала платье на голое тело и шла к нему, что не должно вас, синьор, удивлять, потому что у блудниц в их ремесле тоже есть свои слабости, и они любят похваляться друг перед другом, какую особенную птицу им удалось поймать. Алхимик представлялся мне достойной добычей, он платил чистым золотом. Металла этого у него было в избытке, поскольку внуки графа Дезидерио, сыновья его единственной дочери Аделины и наследники, призванные нести кровь рода в будущее, рождались пораженными великой немощью. До конца года болезнь забирала их из этого мира, с каким бы смирением мать ни молила святых о заступничестве. Не помогали щедрые приношения, паломничества и посты. Супруг Аделины исполнял свой мужеский долг с достойным восхищения упорством, изливая свежее семя в ее лоно, и каждый год наполнялось оно новой жизнью, которая вновь и вновь, едва открыв сей мир, угасала. Это происходило уже после того, как король Эфраим умер убогой смертью, а его слуги, словно унесенные осенним ветром, исчезли из наших замков, городов, сел, гор и долин. Однако графский двор по-прежнему не стряхнул с себя бремя смерти, что легло на берегу Тимори на его наследников, когда – как записано в книге – древо графа Дезидерио, гордое и буйное в своих трех молодых ветвях, было безжалостно срублено, после чего не смогло обрасти свежими ветвями и вновь зазеленеть.
Признаю, полностью осознавая смысл своего свидетельства, что мастер Гильермо занимался запрещенным искусством некромантии, пообещав графу исцелить его внука. Но я сомневаюсь, что он обязался воскресить его сыновей, убитых у Тимори, как убеждают вас мои гнусные соседи, брызжущие слюной клеветы в нишах стен, углах конюшен и отхожих местах. Как бы он это мог совершить, если по воле короля Эфраима им отказали в погребении, и по сей день никто не может найти их тел, как если бы этот тиран заранее встал на защиту законов Божьих, кои граф в своем отчаянии решил нарушить. Но мне ничего об этом не ведомо, ибо мастер Гильермо не делился со мной своими замыслами, и если он и давал своему синьору какие-то обещания, то, вероятно, делал это без свидетелей.
Я ответствую, что видела графа Дезидерио только издали и ни разу с ним не разговаривала. И ничем, если вы об этом спрашиваете, он не походил на слугу, который много лет назад вошел с приставом в нашу комнату на постоялом дворе Одорико, когда у меня забрали моих братьев. Все, что я знаю, это то, что мастер Гильермо упорно трудился и в конце своих дней, судя по всему, добивался успехов, что выражалось в щедрости, с которой он вознаграждал мои услуги. Однако напрасно вы видите в этом нечто, выходившее за рамки простой близости мужчины и женщины. Вы ошибаетесь, полагая, что он искал у меня помощи или знаний о том, как призывать демонов или оживлять мертвых. Да, я готовила для него настои и ванны, что помогали справиться с ночной одышкой или прибавляли сил слабеющим рукам, ибо я обладаю некими скромными знаниями о травах, облегчающих болезни и недуги. Я могу рассказать вам, какими цветами я отгоняла от его постели жар и каким усладам он предавался с величайшей охотой. Но не ждите, что я вам объясню загадку двухголовой саламандры, которая после его смерти была найдена в бутылке, подвешенной над пламенем, и которая тотчас же сдохла – к безмерному отчаянию графа, усмотревшего в ней надежду на спасение внука, – когда монах-исповедник в набожном ослеплении или просто из страха залил пламя водой. Впрочем, знайте, что меня в те дни при дворе уже не было. Я попала под пагубное влияние одного молодого синьора, который собирался отправиться к дальним островам Востока и обещанием совместной поездки проложил себе путь в мою постель, чтобы затем бросить меня в портовом городе, в съемной комнате и с кучей неоплаченных долгов. Да, так случается, что и куртизанки становятся жертвами обмана более ловких, чем они, франтов; ведь даже если ты сам произнес тысячи слов лжи, все равно рано или поздно ты клюнешь на чьи-то сладкие посулы, и разве все мы не предпочитаем им верить?
Подтверждаю, что под именем Фьямметты, куртизанки, я провела при дворе графа Дезидерио какое-то время, но я не помню, был ли это год, или три года, потому что сытые, теплые дни, политые оливковым маслом и вином, похожи друг на друга и не несут никаких забот, стоящих запоминания, а я была молодой девушкой, смазливой, дерзкой и столь щедрой в раздаче улыбок и поцелуев, что не упомню имен всех моих любовников. Но врут негодяи, заявившие, что я соединялась с мужчинами только для того, чтобы во тьме греха высасывать из их уст некие опрометчивые слова, способные привести меня к братьям. Этим враньем они объясняют мое пристрастие к старцам, но я поясню вам, что отцы, пока они не умрут, обычно богаче сыновей, а куртизанки, как пчелы медом, питаются золотом. Мастер Гильермо имел его в достатке, как и графский управитель Тесифонте, в обществе которого меня потом видели.
Признаюсь охотно и без стыда, что управитель Тесифонте подарил мне две деревни, к огорчению своих скупых дочерей и их ненасытных бастардов. Он сделал это в насмешку, когда мы лежали в простынях, разгоряченные и потные от греховной любви. Он призвал юриста и, не прикрывая наготу, с корнем, увлажненным моими соками, приказал ему одарить Фьямметту, свою милую блудницу, как он меня любил называть, и продиктовал сие волеизъявление, которое впоследствии так возмутило многих, что он несомненно предвидел и смеялся над этой шуткой до упаду. Если вам удастся убедить юриста рассказать вам правду, он расскажет, как управитель Тесифонте положил руку на мой голый живот, что смотрелся в те времена гораздо лучше, чем эта дряблая брюшина, которую вы видите сейчас, и объявил, что порой шлюхи могут служить государству гораздо успешнее рыцарей и монахов. Так он и сказал, отписав мне две деревни в награду за мое, как он говорил, необыкновенное мастерство, после чего запечатал эту шутку красным воском и собственным семенем. Он имел меня в ту ночь три раза, если вам обязательно хочется это знать, ибо, несмотря на тяжесть прожитых лет,
