— Как знаешь.

Тем же вечером Мария-Анна появилась в салоне новой парижской звезды — Манон Ролан. Терезия Кабаррюс, разумеется, была здесь, но стояла в сторонке, и Мария-Анна сразу направилась к ней.

— Мое почтение, мадам Лавуазье! — Терезия, привыкшая к тому, что ее недолюбливают, настороженно улыбнулась.

— Терезия, вы ведь тоже акционер Ост-Индской компании, — сразу взялась за дело Мария-Анна. — Я видела вас в списках.

Первая распутница Парижа посерьезнела.

— Видит бог, мне эти деньги не нужны.

— Меня это все тревожит, Терезия, — откровенно призналась Мария-Анна. — Вы-то что думаете делать?

— Бежать, — коротко ответила та. — Мой муж уже помещен в списки подозрительных. Не сегодня, так завтра жди ареста.

Сзади неслышно подошла хозяйка салона, фактически первая дама республики мадам Ролан.

— Секретничаем? — осведомилась она и широко улыбнулась.

— Какие секреты? — Терезия пожала красивыми плечами. — Все ясно как день. Париж становится опасен.

Мадам Ролан нахмурилась. Она обязана была поддерживать в гражданах оптимизм и веру в идеалы.

— Ну, не все так плохо. Пока я — первая дама республики…

— Бросьте! — оборвала ее Терезия. — У республики одна первая дама — гильотина.

Возле них уже начали собираться дамы из свиты мадам Ролан. Всего разговора никто не слышал, но то, что Терезия Кабаррюс ни во что не ставит полномочия мадам, все понимали.

— Здесь обсуждают что-то необычное?

— У Терезии новый поклонник? Опять кто-то из членов конвента?

— Члены конвента? И что для Терезии в этом необычного?

Мария-Анна вспыхнула. Она никогда не любила Терезию, но сейчас ей хамили ни за что. Впрочем, та умела за себя постоять.

— Я сказала только то, что ясно даже вашим гувернанткам: Париж становится опасен.

Повисла тишина. Слишком уж рядом с ними ходила эта опасность. Но мадам Ролан не могла позволить завершить разговор на такой ноте.

— У Терезии жар, — не без раздражения проронила она. — Слишком горячий передок.

Терезия вспыхнула.

— Слава богу, что я слаба на передок, а не на голову. Сидите тут как куры на насесте и ждете, когда этот бешеный хорек Робеспьер всех вас перережет!

Мария-Анна вздрогнула. Такого буквального совпадения мыслей Терезии со своими она не ждала. Дамы опешили.

— Мсье Робеспьер — человек чести, — наконец-то выдавила новенькая, совсем юная девица. — Он мужчина.

Терезия криво улыбнулась, отыскала глазами ту особу, которая это сказала, и заявила:

— Поверьте моему опыту, мадемуазель, это не так.

Поднялся гам. Мадам Ролан принялась говорить, что даже самые ярые аристократы находятся под защитой революционного закона, что гражданин Дантон ей лично обещал… но Марию-Анну это уже не касалась.

Женщина спешно покинула салон и уже через час разговаривала с Пьером Самюэлем, отцом ее единственного сына.

— В Париже становится опасно, — начала она с главного.

— Я вижу. — Пьер Самюэль помрачнел.

— Я хочу, чтобы ты отправил Элевтера в Америку.

Пьер Самюэль отвел глаза и сказал:

— Он еще молод.

— Другой твой сын ненамного старше, — парировала Мария-Анна. — Но его ты отправил.

Пьер Самюэль глотнул и заявил:

— Ему помогает родня матери. — И тут его прорвало: — Мария-Анна, у меня нет денег! Совсем нет!

Что ж, это было похоже на правду. В свое время Пьер Самюэль был многообещающим молодым мужчиной. Он секретарствовал у самого барона Тюрго, знаменитого экономиста, министра короля Людовика, был назначен генеральным инспектором по торговле, принимал участие в массе переговоров и даже дружил с Томасом Джефферсоном. Но грянули новые времена, и вдруг оказалось, что он никто.

— А у тебя ничего нет? — заискивающе поинтересовался бывший любовник.

Мария-Анна покачала головой. Формально она была одной из самых состоятельных женщин Франции, но фактически всем заправлял отец. Ей доверяли только подписывать купчие, и Пьер Самюэль это знал.

— Тогда, может, попросишь у отца? Неужели не даст? Для внука…

Мария-Анна решительно поднялась. Это был пустой разговор. Отец все чаще напоминал ей картежника — из тех, которые уже не могут избавиться от этой пагубной страсти. Оставался лишь один человек, который мог хоть как-то помочь ее сыну отплыть из этой страны не в качестве матроса, — Антуан Лоран Лавуазье, муж Марии-Анны.

Перевод из монастыря, которого Анжелика сама же и добивалась, застал ее врасплох. Карета мерно подпрыгивала на кочках неважной дороги, а она думала и думала, пытаясь понять, кто она теперь и как ей себя вести в этой новой жизни.

После официальной конфискации имущества Анжелика стала нищей бесприданницей — хоть в монастыре, хоть в миру. Да, она собиралась подать жалобу, но толку? В свои семнадцать лет Анжелика была достаточно взрослой, чтобы понимать: рука руку моет, а власть никогда не признается в ошибках.

Впрочем, она не смогла бы вернуться на Мартинику, даже будь у нее деньги. Тех, кто производит ром и сахар, деньгами не удивить. Там имеют цену только работники и земля. Едва отец продал плантацию, она стала для местных мужчин просто воспоминанием, на котором никто не женится.

Ничего не стоил и титул шевалье, купленный отцом. В нынешней обстановке он был скорее помехой, чем подмогой, а за пределами Франции просто ничего не значил.

Сейчас Анжелику ждал монастырь в Нижних Пиренеях, единственное место, где кто-то был обязан проявить о ней заботу до совершеннолетия. Но что собой представляет эта забота, она уже знала: подъем в четыре утра и работа, пока не свалишься. Неизвестно, за что, зачем и на кого.

Ее единственной зацепкой был Адриан Матье. Судя по неосторожной реплике в письме его отца, этот юноша умел делать только три вещи: курить клубные сигары, пить хорошее вино и катать на лодках по Сене дорогих шлюх. Но едва она принималась думать об этой, извините, зацепке, как настроение ее портилось. Кошка, пробежавшая между ними, когда ему было пятнадцать, а ей без малого двенадцать, до сих пор жила в сердце Анжелика.

Сопровождающая, нанятая отцом Жаном, крупная тетка, знающая от силы два десятка французских слов, крикнула что-то кучеру, судя по всему, ее сыну. Карета съехала с дороги и двинулась лесом.

— Куда мы? — встревожилась Анжелика.

— Надо, — отрезала тетка.

Анжелика попыталась опять погрузиться в мысли, но без толку. Слишком уж вороватый вид был у тетки. Вскоре они въехали в деревню. Ее высадили, а карету начали набивать мешками с кружевами. Только сейчас Анжелика успокоилась и рассмеялась. Это была обычная контрабанда, попутный промысел любого извоза.