Архивариус закивал, соглашаясь с каждым его словом, и сказал:

— Да, пожалуй. Сейчас составлю выписку, отдам в секретариат, и пусть едет, куда отец ей повелел.

Падре Хуан тихо двинулся прочь. Весь тот немалый промежуток времени, в течение которого Анжелика Беро станет ехать по территории Испании, она будет беззащитна. Французских законов еще нет, а монастырь ее уже не опекает. В каждом городке на пути этой девчонки сидит свой отец-инквизитор.

«Главное, правильно объяснить ситуацию, — решил падре Хуан. — Надо и приплатить немного».

Провинциальные инквизиторы были бедны. Они даже мечтать не могли о тех доходах, какие получал он. Так что единственной препоной становился сопровождающий, которого ей назначат на время пути. Но ему тоже не было особого дела до этой особы. Лишь бы иметь бумагу о том, что он ее передал официальному лицу, а настоятелю или отцу-инквизитору — не суть важно.

Падре Хуан на мгновение представил, что Анжелика Беро уже нет, все ассигнации, не внесенные в опись, принадлежат ему, и сердце его зашлось. Благодаря этим деньгам он мог преодолеть массу препон и рывком войти в число первых людей города.

«Господи, помоги мне, если на то будет воля Твоя!»

Где-то к вечеру четвертого дня Анжелика почувствовала, что монашки ее приняли. Началось это на кухне, когда она, стараясь не содрогаться от омерзения, терла огромный котел, покрытый пригоревшей коркой.

— А какая она, Мартиника? — осторожно поинтересовалась Анна, единственная сестра, знавшая французский язык.

Анжелика бросила на нее короткий взгляд и ясно увидела, что ответа ждут все.

— Остров, — не отрываясь от работы, проронила она. — Чужих там никого нет, только мы и негры. Еще метисы.

Она не знала, в какую категорию отнести метисов. Дети черных женщин от белых отцов не работали на плантациях, были свободны, однако в общество их не принимали.

Монашка перевела услышанное, и по всей кухне пошел гул. Сестры обсуждали то, что узнали, уже на испанском.

— А как на Мартинике выходят замуж? Так же, как и у нас?

Анжелика улыбнулась. Она понятия не имела, как выходят замуж в Испании. Ее насмешило то обстоятельство, что этим вопросом интересуются женщины, принявшие обет безбрачия.

— Кто как. Мы, белые, — по-христиански, в церкви.

Анна тут же затараторила на испанском. Она переводила, а Анжелика почувствовала, что на ее глаза наворачиваются слезы. Она не могла спокойно думать о доме.

— У черных парень дарит матери девушки что-нибудь ценное, — стараясь не всхлипывать, продолжила послушница. — Нож, например.

Надзиратели отнимали у рабов ножи, неважно каких размеров. Поэтому именно такой подарок у черных считался лучшим для женщины.

Парни со всей округи знали, что Анжелика обеспечена буквально всем. Они приносили ей раковины — огромные, прекрасные.

— И все? — удивилась Анна.

— Да, — протянула Анжелика, не выдержала и разревелась.

К ней тут же кинулись сестры, начали утешать, вытирать слезы грубыми, пахнущими ветхостью подолами, хлопать по плечам, обнимать. Чем больше они ее утешали, тем безнадежней она рыдала.

— Я замуж должна была выходить, — выкладывала девушка все, что накипело у нее на душе. — В Париже. А меня загнали сюда! На четыре года.

Тогда уже захлюпали носами все монахини.

А тем же вечером, едва захлопнулась дверь спальной, сестры повскакивали со своих соломенных матрасов и обсели ее со всех сторон.

— Расскажи о метисах, — переводила Анна.

— Расскажи о небывалой любви.

— А какой он — твой жених?

Разумеется, она рассказывала все были и небылицы, какие только знала. О молочно-белом метисе по имени Пьер, по которому сходила с ума дочка губернатора. По легенде, любовников настигли у самого моря, где их ждал пиратский корабль. Понимая, что не успевают, несчастные предпочли обратиться в камни.

Монашки рыдали.

Затем была страшная история о белом парне, изнасиловавшем дочку Большой Мамы. Парня, по преданию, превратили в пегого пса и отдали в услужение владельцам плантации, его собственным родителям, так и не узнавшим, куда делся сын. Они представления не имели о том, кого лупят за плохую службу.

Эта история вызвала живейший интерес сестер. У каждой из них была своя собственная быль, точь-в-точь похожая на эту. Менялись только основные персонажи: не в пса, а в свинью, не родителям, а мяснику, и не хозяйский сын, а племянник епископа.

Конечно же, дошла очередь и до нее самой.

— Я не знаю, какой он сейчас, мой жених. — Анжелика вздохнула. — Я его видела шесть лет назад. Блондин, серые глаза. Но вы же знаете, что светлые волосы с возрастом темнеют, а глаза тускнеют от вина.

Монашки притихли.

— Счастливая, — тихо произнесла Анна. — Тебя хоть кто-то в миру ждет.

Наутро Анжелика проснулась знаменитостью. Сестры шептались и кивали в ее сторону. Старшие монашки, спящие в другой комнате, недоуменно переглядывались, заинтересованно и уважительно посматривали на новую послушницу. Аббатисе даже понадобилось время на то, чтобы привести этот хаос в нечто стройное и загнать возбужденных дочерей на утреннюю молитву.

А в обед прибыл посыльный.

— Анжелика! — удивленно произнесла аббатиса, едва вскрыла конверт. — Твоя просьба удовлетворена. Ты едешь во Францию.

Шепоток, сопровождавший ее все это время, мгновенно смолк. Анжелика невольно обернулась и лишь теперь почувствовала весь ужас их положения. В глазах сестер стояло непередаваемое страдание.

Адриан увидел шхуну «Нимфа», стоявшую буквально через два причала.

— Где экипаж? — спросил он первого же портового служащего, владеющего, как ему и положено, всеми языками мира.

— Разбежались, — заявил тот и махнул рукой. — Как только инквизиция взяла капитана, так они все и прыснули. Сам понимаешь, дураков нет.

Адриан охнул и спросил:

— А пассажиры?! Что с ними?!

— Не знаю никаких пассажиров, — мгновенно открестился служащий, понявший, что молодой человек спрашивает не просто так.

Адриан нанял экипаж и в считаные минуты был уже у здания инквизиции. Заходить туда ему не хотелось, сердечко екало. Но он сунул дурные предчувствия в то самое место, где им и положено быть, взлетел по лестнице, по-хозяйски толкнул дверь и, не слушая криков охранника с мушкетом, оторопевшего от такой наглости, ворвался в секретариат.

— Я ищу Амбруаза и Анжелику Беро, — с ходу выпалил молодой человек.

— Сейчас, — с ужасным произношением, но все-таки на французском отозвался секретарь и достал со стеллажа папку, открыл ее, ткнул в бумагу пальцем. — Амбруаз Беро. Приговорен.