В течение довольно длительного времени все шло неплохо. Мы периодически навещали Лонни, но в какой-то момент приемная мать начала вести себя странно. За спиной у Элли она переговорила с органами опеки, захотела воспитывать Лонни единолично и дать ему свою фамилию. Речь уже не шла о том, чтобы Элли платила ей алименты. Она отказывалась брать деньги. Когда мы навещали Лонни, возникала тяжелая неловкость. Мы ничего не понимали. Фрау больше не одобряла наши визиты. Наконец мы выяснили, где собака зарыта. Приемная семья времени даром не теряла. Никому ничего не сообщив, они вступили в переговоры с организацией по защите прав детей, и государство назначило им ежемесячную пенсию на Лонни. Сумма была значительнее той, которую могла выплачивать им Элли. Они пошли еще дальше, визиты к ним сделались совершенно невыносимы. Организация по защите прав детей передавала им все полномочия. Та женщина победила. Мерзавка совершенно спятила. Из надежного источника я позднее узнала, что она раздувалась от гордости оттого, что приютила ребенка проститутки, она щеголяла этим.

Для моей подруги наступили страшные времена. Она-то думала, что ребенок вскоре вернется к ней, надеялась начать новую жизнь. Откладывала деньги, чтобы купить собственную квартиру и поселиться там с сыном. У нее было большое любящее материнское сердце, и не ее вина, что ей пришлось зарабатывать таким способом.

Эта история оставила глубокий след в ее душе. Она тяжело страдала последующие годы. Никому не пожелаю пройти через такие испытания. К счастью, сейчас у них с Лонни хороший контакт. Но что ему наговорила приемная мать, как она запудрила ему мозги – это просто немыслимо.

Детство у Лонни было одиноким. Ему не разрешали играть с другими приемными детьми Нигтевехта, «потому что они плохие». Эта ехидна наговорила ему кучу лжи, все для того, чтобы получить больше денег. Она говорила, что в Вилле-аан-де-Вехт – там, где росла моя старшая, – живут только скверные люди и дети проституток. А между тем у нее дома, образно говоря, ножи летали над столом, и муж был отнюдь не добряком. Впрочем, потом они все равно развелись. Эта надутая гадина считала себя «спасительницей» ребенка шлюхи. Она вцепилась в него как бульдог. Организация по защите прав ребенка сделала доброе дело, да…

Лонни хорошо учился. Сейчас он работает в авиакомпании KLM и летает по всему миру. Он видится со своей приемной семьей и регулярно навещает Элли. Но, честно говоря, бедняжка так и не оправилась от того удара. Слишком несправедливо с ней обошлись как с матерью, заклеймили шлюхой до конца жизни. Время от времени она прикладывается к бутылке – это помогает ей поддерживать бодрость духа.

Так вот… Шлюха. Говорят, проститутки не отличаются тонкостью чувств и не испытывают душевной боли.

И прав мы тоже не имеем. Мы ведь всего лишь шлюхи, что с нами считаться?

Мы с Мартиной часто приезжаем повидать Элли и ее сестру. И отлично проводим время, смеясь как прежде, вспоминая прошлое и болтая о разной ерунде.

Мартина, 2010

Раннее утро. Я в борделе одна. Перед витриной останавливается незнакомец и жестом спрашивает: сколько? «Пятьдесят», – отвечаю я. Он входит, и мы идем в заднюю комнату.

Я очень спокойно спрашиваю:

– Не хочешь заплатить?

– Не хочу, – говорит он.

И хватает меня за горло.

– Я убью тебя!

Бьет кулаком в челюсть и снова шипит:

– Я тебя прикончу!

Мой мозг словно взрывается. В голове пусто. Через мгновение я возвращаюсь к реальности и принимаюсь вопить. Он хватает меня за шею сзади, но я прижимаю подбородок к груди. Этот тип силен, я отбиваюсь что есть сил. Стараюсь не впадать в панику. Вдруг чувствую, что сознание «плывет». Судорожно молочу руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Хватаюсь за стул, собираю все силы, разворачиваюсь и бью коленом по яйцам. Он кричит от боли, я тоже ору во всю глотку. Ура, сюда бегут люди! Мерзавец отпускает меня и бросается наутек, я – за ним, призывая прохожих схватить его.

Увы, никто не успел ничего понять: он удирает. А мне даже некому пожаловаться, не на кого опереться. Никакой поддержки…

Полиция говорит:

– Пишите заявление.

Скажите пожалуйста! Ну да, в квартале есть камеры наблюдения, но что от них толку? Случись что, обо мне просто скажут: одной больше, одной меньше. Им не понять. Я одна. Другие девочки тоже ничем не помогают. Все как раньше, когда мы шли на все, чтобы подцепить клиента. Даже мы сами говорим «минус одна цыпочка на панели».

Иногда мы недостаточно внимательны. А ведь нужно всегда быть настороже, всегда сохранять бдительность, всегда спрашивать себя: «Чего на самом деле хочет этот тип?»

Я однажды еще раз вляпалась в подобное дерьмо. Он тогда не стал снимать куртку. Мне показалось это странным, так что я не стала подходить очень близко и сказала:

– Раздевайся!

Я всегда проверяю, нет ли у них за пазухой пистолета или ножа.

Он снял куртку, и я чуть не рухнула: он был весь в татуировках! Я испугалась. Что ему от меня нужно? Он держал руки в карманах и брюк тоже не снимал.

– Нет, так не пойдет, – произнесла я. – Вот, забирай деньги и уходи.

Он ушел, очень недовольный. Я же была рада-радешенька. Я не готова так рисковать из-за денег.

Луиза, 1965

Почему бы мне об этом не рассказать? Правду трудно проглотить, что ж, а я лучше перевариваю, когда рассказываю…

Стояла осень, начался листопад. Я вышла на панель. Стояла, опираясь спиной о дверь. Был воскресный полдень, звонили колокола церкви Ауде-Керк. Мимо прошел священник в красивом коричневом одеянии, из-под него выглядывали сандалии. Пятью минутами позже он вернулся. Подходит ко мне и спрашивает:

– О Мария, можно пойти с тобой?

Я подумала: «Этого гуся мне еще не хватало! Может, мне потом ему исповедаться?»

– О Мария, Мария, пожалуйста!

– Хорошо, отец, если вы заплатите сотню флоринов.

– Разумеется, – просто ответил отец Иосиф.

– Что ж, Иосиф, пойдем к Марии в комнату.

Я смутила его. Он спросил:

– Мария, поможешь мне звонить в колокола?